Ульянова Ирина Валентиновна − доктор педагогических, профессор, Федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего образования «Московский университет Министерства внутренних дел Российской Федерации имени В.Я. Кикотя», Москва, ул. Академика Волгина, д. 12,

Ключевые слова: педагогика смысложизненных ориентаций, киберпространство, подрастающее поколение, принциптрадиционализма, принцип дополнительности

CYBERSPACE IN THE CONTEXT OF PEDAGOGY OF LIFE-SENSE ORIENTATIONS

Ulyanova Irina Valentinovna-Doctor of Pedagogical Sciences, Professor, Federal State State Educational Institution of Higher Education «Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation named after V. Ya. Kikot», Moscow, AkademikaVolgina str., 12

Keywords: pedagogy of life-meaning orientations, cyberspace, the younger generation, the principle of traditionalism, the principle of complementarity

В постиндустриальном обществе, характеризуемом, в частности, как «цифровое», в настоящее время наблюдается все более явная бифуркация технико-экономической и социально-гуманитарной сфер жизни человечества. Апологеты цифровой экономики подчеркивают значимость «сквозных» цифровых моделей деятельности: «искусственного интеллекта, робототехники, Интернета вещей, технологий беспроводной связи и ряда других. Их внедрение, по оценкам, способно повысить производительность труда в компаниях на 40%. В ближайшем будущем именно эффективное использование новых цифровых технологий будет определять международную конкурентоспособность как отдельных компаний, так и целых стран» [9, с. 13]. Вместе с тем указывается на то, что «с помощью передовой науки и технологий возникает «умное» общество, базирующееся на новых ценностях ориентации на потребности человека, гибкости, креативности. Под влиянием цифровизации кардинально меняются рынок труда, здравоохранение, образование, пространственное развитие» [9, с. 20].

Однако сугубо технократический подход к личности, обществу чреват глобальными разрушительными тенденциями, деморализацией, дегуманизацией человечества. Сегодня данный подход в контексте европейской цивилизации культивируется в русле философии постмодернизма с ее идеями релятивизма, конструктивизма, нигилизма, номинализма, потребительства и проч. в противовес труду, созиданию, прогрессу [12; 14], что сигналит о «расчеловечивании человека в мировой истории» [2].

Но если на вышеуказанные деструкции в реальном жизненном пространстве человека еще возможно напрямую и косвенно влиять посредством институтов семьи, образования, культуры и проч., укрепляя гуманистическую позицию личности, то в киберпространстве это видится как утопия. В статье Д.Е. Добринской (с опорой на труды С. Лэша, Дж. Бар-лоу и др.) детально представлены характеристики киберпространства: «Киберпространство, или по-другому цифровая среда, — это пространство функционирования продуктов информационно-коммуникационных технологий, позволяющих создавать чрезвычайно сложные системы взаимодействий агентов с целью получения информации, обмена и управления ею, а также осуществления коммуникаций в условиях множества различных сетей. Границы киберпространства несводимы к границам физического пространства. Границы киберпространства подвижны и изменчивы. Киберпространство рассеяно повсюду, и одновременно оно не отображено ни на одной карте мира. Киберпространство едино и неделимо границами национальных государств. Киберпространство представляет собой бесконечные возможности для коммуникации. Оно есть потенциал, реализуемый каждым, кто в него погружается и кого оно “захватывает” помимо собственного желания. Для многих социальных теоретиков киберпространство интересно с точки зрения внутренних отношений — новые формы социализации, а также его соотнесение с реальным географическим, физическим пространством» [4]. А.Е Войскунский определяет киберпространство как «наличие некоего мира, обладающего протяженностью и метрикой и представленного в сознании», уточняя, что в сознании разных людей оно представлено, вероятнее всего, по-разному. Особенностью мира киберпространства является хранение практически неограниченных объемов информации и развлечений, а также предоставление индивидам «возможностей для бесчисленных способов самовыражения» [3]. В этих характеристиках киберпространства раскрывается его сугубо манипулятивное отношение к человеку, у которого сначала, кажется, появляются большие возможности в области потребления информации, творчества, досуга, однако в предлагаемой множественности и вариативности рождается среда эклектики, неопределенности, невразумительности, в которой утрачивается ценность индивидуального пространства. Такая среда губительна даже для взрослых (не случайно с каждым годом в развитых странах увеличивается число киберзависимых людей), не говоря о детях с их неустойчивой психикой, слабым самоконтролем. При всей технологической значимости цифровой среды сегодня следует объективировать ее риски. Так, О. Тоффлереще в конце XX в. указывал на то, что «развитие технологии необязательно несет с собою <прогресс>, и более того, если это развитие не поставлено под внимательный контроль, оно может разрушить уже достигнутое»; создаваемый новый, «чрезвычайно подвижный социальный контекст» непредсказуем. В свою очередь, правоведы (М.Mazhorina,D.Post,J. Reidenberg) подчеркивают абсолютную юридическую неподконтрольность киберпространства, говорят о нем как о «совершенно уникальной и автономной системе норм, созданных независимо от воли какого-либо государства в ходе саморегулирования»; это «совокупность правил, формулируемых пользователями киберпространства не на основе правовых норм государств, а на основе структуры или архитектуры программного обеспечения киберпространства» [13, c. 232].Аналогичная проблема высвечивается и в педагогической сфере. «Взаимодействие учитель-ученик изменяется по существу в наступающем цифровом мире, где остро востребованной становится общность и совместная деятельность, обеспечивающие навигацию» [7, с.17] В современных отечественных научных публикациях все более настойчиво говорится о недостатках, опасностях онлайн-образования, которые сопряжены не только с конкретной учебной деятельностью личности, но и ее физиологическими, психологическими сферами (Е. В. Молчанова и др.). С.Г. Абдуллаев указал на «риски отрицательного результата, отсутствия творчества, снижения умственной активности, плохой социализации, проблемы с физическим развитием, абсолютный контроль. Эти изменения будут кардинальными» [1, с. 90-91].

Н.Б. Стрекалова, обращаясь к системе высшего образования, к подготовке студентов к профессиональной деятельности в онлайн-условиях, сосредоточила внимание на опасности «потери базовых когнитивных компетенций, снижения общего уровня подготовки, сокращения потребности в “интеллектуальном” специалисте, ухода от фундаментальности, перераспределения функций администрации вузов и преподавателей, высоких требований к психологическим качествам преподавателя, сокращения личных контактов, роста конфликтов, “утечки” талантливой молодежи и преподавателей за границу, сокращения контингента высшего образования, потери статуса отечественного высшего образования, снижения контингента обучающихся» [8, с. 84]. Подобные проблемы возникают и при реализации дистанционного образования.

В свое время, еще в 80-е гг. прошлого века, В.Э. Чудновский с тревогой размышлял о деформации гуманистического воспитательного пространства в постиндустриальном обществе, подчеркивая ценность «нравственной устойчивости личности», которая «означает способность человека сохранять и реализовывать в различных условиях личностные позиции, обладать определенным иммунитетом к воздействиям, противоречащим его личностным установкам, взглядам и убеждениям» [10, с.5]. Причем В.Э. Чудновский подчеркивал специфику западноевропейского образования, культивировавшего эмансипацию подрастающего поколения от взрослых, абсолютную свободу детей, подростков, юношества в условиях полной автономии, отказа от воспитания со стороны педагогов и родителей, коллектива (S.Asch, 1962; Н. Belaff, X. Paton, 1970) [10, с.6].

Сегодня, в начале XXI в., указанные – ультралиберальные – тенденции, настойчиво экстраполируемые на российскую действительность, во многом сопрягаются и цифровой средой, киберпространством. А.М. Кондаков и др. фетишизируют такие «позитивные» приоритеты личности в киберпространстве, как абсолютная прогматичность, независимость, требовательность, предприимчивость (причем речь идет именно о несовершеннолетних). Культивируется цифровая идентичность как весь комплекс данных, оставленных человеком в Интернете, его цифровая проекция (след) в сети. При этом подчеркивается ведущая роль не цифровой культуры личности (когда человек, владея необходимыми знаниями в сфере цифровизации, рационально использует их по своему усмотрению, владея ситуацией, т.е. является субъектом своей деятельности), но роль цифровой идентичности (когда человек, независимо от своих желаний, устремлений, вовлечен в систему конкретных требований, правил и оказывается манипулируемым объектом). Само личное пространство ребенка оказывается отчужденным от реальной жизни и сосредоточивается в виртуальном мире; его Интернет-приоритеты выстраиваются следующим образом: «друзья – незнакомые «друзья» - знакомые – семья – другие взрослые». Тогда как в контексте социокультурной нормы традиционного общества (с учетом возраста) приоритеты ребенка таковы: «семья – друзья – знакомые – другие взрослые – незнакомые люди» [5]. В целом технократическая научная позиция нацелена на гносеологическую проблематику при явном пренебрежении к вопросам онтологии и аксиологии, этики. В итоге центральный вопрос бытия высококультурного человека о смысле жизни не просто нивелируется, но ликвидируется как анахронизм. Этой позиции убедительно противостоят ученые, раскрывающие деструктивные характеристики киберпространства (О.И. Воинова, В.А. Плешаков и др.), подчеркивающие значение «социальной компетентности, гражданской позиции и нравственного облика» школьников, студентов (А.А. Вербиций), выступающие против «цифровой колонизации» (Н.И. Касперская).

Комплексный подход к обустройству подлинно гуманистического, жизнесберегающего пространства развития, становления современного ребенка рассматривается в педагогике смысложизненных ориентаций (И.В. Ульянова, 2010). Ее главная идея в решении проблемы «цифровой колонизации» и сохранения полноценной субъектности личности в образовательном процессе (и в жизни в целом) заключается в реализации принципов традиционности и дополнительности. Принцип традиционности ориентирован на трансляцию положений гуманистической педагогики, благодаря чему целью образования определяется гармоничная личность, сочетающая богатый внутренний мир ребенка, педагога и их готовность к созиданию, конструктивному общению, сотрудничеству на уровне семьи, образовательной организации, социума. В данном контексте устойчиво реализуются эпистемологический, онтологический, аксиологический аспекты философии, что системно отражено в содержании обучения и воспитания, их формах, методах, средствах. Особое место в образовательном процессе занимает сочетание ведущих видов деятельности обучающихся (общения, игры, учения, труда) и специальных: рефлексивной (самоанализа, исповеди), творческой (аналитической, художественной, прикладной), педагогической, организаторской, деятельностью в ситуациях выбора и целеполагания. Практика показала важность социально-психологического дискурса в педагогическом процессе, который в качестве элемента реализуется в педагогической деятельности в целом, а также в форме системных специальных социально-психологических занятий. При этом взрослые (родители, учителя, воспитатели) являются референтными лицами в жизни несовершеннолетних. Акцент в отношениях всех субъектов ставится на традиционные возрастные нормы, традиционные (маскулинно-феминные) гендерные отношения и ориентацию на традиционную семью в настоящем и будущем.Все большую востребованность со стороны современных обучающихся общего и высшего образования получают логоарт-терапевтические проекты, упражнения [6]. Принцип дополнительности определяет место киберпространства в жизни ребенка/студента, его семьи, школы, образовательной организации высшего образованиякак важное, но не приоритетное.

Цифровое образование рационально включается в бытовую жизнь детей и взрослых для оперативного решения финансовых, информационных, коммуникативных и проч. задач. Вместе с тем это сугубо вспомогательный ресурс учебной деятельности, раскрывающий возможность более интенсивно работать с научной информацией, моделировать квазипрофессиональные ситуации, получать оперативную педагогическую консультационную помощь, контролировать этапы учебной деятельности, осуществлять самоконтроль учебных результатов и проч. Данный принцип включает в себя фактор ограничительности, связанный с тотальным запретом на распространение в интернет-пространстве идей насилия (педофилии, вовлечения несовершеннолетних в «группы смерти», религиозные секты и проч.). Столь же важным в этом плане является вопрос регламентации времени, проводимого современным человеком за гаджетами, ибо он, вопрос, затрагивает проблемы психического и физического здоровья, в частности, – гиподинамии, снижения качества зрения их пользователей. Многочисленные научные исследования показали, что оптимальная продолжительность непрерывных занятий за компьютером в день составляет 10-15 мин. для детей 5-6 лет, от 20 до 30 мин. – для более старших. Тогда как результаты исследований немецкого психотерапевта М. Шпитцера показали, что, например, немецкие школьники (9 класс) – выборка составила 43500 чел. – тратят в день на средства массовой информации и коммуникации (компьютеры, смартфоны, игровые приставки, телевидение) в среднем 7,5 часов в день. Более того, М. Шпитцер говорит о таком явлении современности, как «цифровом слабоумии», которое выражается в том, что современные молодые люди «становятся все более забывчивыми», у них снижена умственная работоспособность, утрачиваются навыки мышления, критического анализа, обработки информации и проч. [11]. «Наличие в доме компьютера приводит к ухудшению успеваемост» [11, с. 22].

В итоге выявляется необходимость воспитывать «умного потребителя» средств массовой информации и коммуникации, что наиболее реально осуществлять в образовательных организациях – детских садах, школах, колледжах и др. Для этого следует разработать специальные программы для обучающихся, их родителей, педагогов, которые будут включены в профилактическое направление воспитательной работы (именно такая практика свойственна педагогике смысложизненных ориентаций).

Литература

1. Абдуллаев С.Г. Оценка эффективности системы дистанционного обучения //Телекоммуникации и информатизация образования. 2017. N 3. С. 85-92.
2. Букреев В. И. Расчеловечивание человека в мировой истории. Истоки и глобальные последствия. Монография. М.: Наука, 2011. 408 с.
3. Войскунский А.Е. Метафоры интернета // Вопросы философии. 2001. № 11. С. 64-79.
4. Добринская Д.Е.. Киберпространство: территория современной жизни // Вестн. Моск. ун-та. сер. 18. социология и политология. 2018. Т. 24. № 1. С. 52-70
5. Кондаков А.М. Экосистема цифрового образования// всероссийская научно-практическая конференция “Цифровая дидактика профессионального образования и обучения”. Организатором конференции выступил Научно-исследовательский центр профессионального образования и систем квалификаций ФИРОРАНХиГС 19 марта 2019 г. в ФИРОРАНХиГС [firo.ranepa.ru›…i…216-cifrovaya-didaktika-jan-2019] (дата обращения: 1.03.2021)
6. ПоповаТ.А. Творчество и смысл жизни в научно-образовательном проекте /Седьмая Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева, А.Х. Фам. - М.: смысл, 2019. С. 133 – 137.
7. Рубцов В.В. Школа как социокультурный ресурс преодоления рисков современного детства // Сборник XV Международной научно-практической конференции «Психология образования: лучшие практики работы с детством» М., 2019. С. 15-20.
8. Стрекалова Н.Б. Риски внедрения цифровых технологий в образовании // Вестник Самарского университета. История, педагогика, филология. 2019. Т. 25. № 2. С. 84—88.
9. Что такое цифровая экономика? Тренды, компетенции, измерение: докл. к XX Апр. междунар. науч. конф. по проблемам развития экономики и общества, Москва, 9–12 апр. 2019 г. / Г. И. Абдрахманова, К. О. Вишневский, Л. М. Гохберг и др. ; науч. ред.Л. М. Гохберг ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. 82 с.
10. Чудновский В.Э. Нравственная устойчивость личности: Психологическое исследование. М.: Педагогика, 1981. 208 с.
11. Шпитцер М. Антимозг: цифровые технологии и мозг/ Манфред Шnитцер; пер. с немецкого А. Г. Гришина - Москва: АСТ, 2014. 288 с.
12. Epstein, Mikhail; Genis, Alexander and Vladiv-Glover, Slobodanka. Russian Postmodernism: New Perspectives on Post-Soviet Culture. 2nd revised and expanded edition, New York, Oxford: Berghahn Books, 2016, 580 pp.
13. Mariya Mazhorina. Cyberplace and Methodology of International Private Law. Р. 230–25.3
14. Volkov V.N. Postmodernism and its interpretation //Context and Reflection: Philosophy of the World and Human Being. 5-6`2013. P.72-97.