в раздел Оглавление

«Методы структурной психосоматики»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Методология и техника работы.
Анализ терапевтических случаев

ГЛАВА IV

Структурная работа

4.1. Методология и практика структурной работы

Вернемся к истории К. Как мы уже говорили выше, после длительной терапии, когда казалось, все проблемы пациента были разрешены, он предъявил новую: «Я понимаю, что я здоров, но что-то во мне еще сидит, что-то еще мне мешает, и я хочу разобраться в этом». Терапевт предложил следующий метод: «Мы не будем работать ни со стратегиями, ни с телесными метафорами. Ваша проблема восходит к очень глубоким слоям личности, которые связаны с какими-то событиями детства. Когда эти слои активизировались, глубинные дефекты стали ощутимы - они так же мешают вам, как гвоздь в ботинке. Обратимся к этим глубинным слоям «личной истории». На что же похоже то, что вас тревожит?» - «Это какой-то страх ...» - «Какой именно страх? Чего может бояться ребенок?».

К. было дано указание письменно обрисовать все ситуации, в которых ребенок может испытывать подобный страх. Получился список примерно из пятидесяти таких ситуаций. После их анализа со стороны терапевта последовало: «Здесь нет еще одного, причем очень важного и часто встречающегося случая. Он описан во всех учебниках. Это сексуальное насилие со стороны взрослых.». После этих слов пациент сразу же вошел в тяжелейшее состояние, его начало буквально «крутить», что является одним из признаков структурной перестройки; в ходе дальнейшей работы выяснилось, что сексуальное насилие в его жизни было - со стороны отца.

Было проведено еще несколько сеансов, причем выяснилось еще несколько важных моментов, например, что К. - переученный левша. Когда это стало ясно, он приобрел способность к зеркальному письму и к зеркальному чтению. После этого вся симптоматика, все болезненные проявления исчезли полностью и окончательно.

Как мы видим, терапия шла от кропотливой телесной работы, продолжавшейся в течение года, к работе с патологическими стратегиями и телесными метафорами. Затем была проведена тщательнейшая проработка имплантанта - культурального стереотипа (переученная леворукость) и дефектной зоны, связанной с детским травматическим опытом (сексуальное насилие). На каком логическом уровне велась работа в двух последних аспектах?

Терапевт опирался на уровень самоидентификации, и оттуда, как бы с верхней точки, просматривался, анализировался и корректировался уровень убеждений. Важно, что на первом этапе работа была строго третьепозиционной (К. было предложено, в общем случае, т.е. как бы не применительно к себе самому, рассмотреть все возможные ситуации, которые могут вызвать у ребенка страх) и на протяжении всей терапии контекстуальной. Такую работу сегодня мы называем структурной и готовы к ней с первого контакта с пациентом (напомним, что случай К. относится к моменту формирования концепции и метода структурной психосоматики как самостоятельного теоретического и практического направления). Очень важно, что в ходе терапии изменилась личность и вся текущая триада К., начиная от уровня убеждений (так, самопроизвольно исчезли имплантированные стереотипы вроде: деятель искусств должен быть нищим, он не может быть успешен в социальном плане и др.) вплоть до уровня самоидентификации - изменились и его поведение, и сама его жизнь (сейчас это вполне успешный в жизненном плане человек, не только сохранивший все особенности своего таланта, но и открывший для себя новые сферы профессиональных интересов).

Рассмотрим еще один пример - случай X. Ф. Это был крайне дигитальный человек с мощным понятийно-логическим аппаратом и устойчивыми стереотипами в области способов мышления, доведенными до автоматизма, - кандидат философских наук, специалист по античной философии. Его проблема состояла в фобии, боязни общения с женщинами, которая возникла после развода, сопровождавшегося массой неприятных житейских моментов, дрязг, разделом имущества и т.д. Само возникновение патологии на столь позднем участке «личной истории» говорит о непроработанности ряда важных карт в предыдущие этапы формирования этой зоны структуры, зыбкости космограммы и конфликтности уровня самоидентификации, т.е. наличия большой инфантильной зоны, пробела, частично заполненного всевозможными несущностными имплантантами, а частично - вовсе аморфного. Здесь мы не будем подробно анализировать структуру дефекта X. Ф., его генезис и динамику - в общих чертах на данной стадии изложения все это должно быть читателю достаточно ясно. Нас интересует техника терапевта и особенности использованных в терапии приемов.

Был избран метод достаточно жесткой работы в глубоком трансе, когда сам X. Ф. понуждался к вычленению из потока собственных дигитальных высказываний подлинных внутренних конфликтов. Это возможно лишь при погружении пациента на шестой логический уровень, уровень самоидентификации, с которого ведется работа с космограммой и картами средствами этих уровней. По мере обнаружения Дефектных участков использовались разные техники, например, разрушение травматической склейки (в данном случае травматический опыт был связан не с эпизодом детства, а с историей развода); привлекались культуральные и личностные убежденческие схемы, причем их содержание структурно комментировалось и связывалось с ощущениями в теле (таковую связь X. Ф., не имевший достаточного опыта устойчивого пребывания центра осознания на пятом-шестом логических уровнях, на первых порах категорически отрицал - для него ощущения представляли собой одну реальность, содержание проблем - другую, а культуральные стереотипы, имплантированные несущностные карты сомнению вообще не подвергались). Работа велась по четыре часа подряд, но после нескольких сеансов все заявленные проблемы X. Ф. были решены.

Рассмотрев эти два примера (можно вспомнить и другие, уже разбиравшиеся в этой книге), мы неизбежно должны задаться вопросами: почему тактика терапевта различна? что объединяет между собой разные технические приемы? Иными словами, что мы называем системной работой?

Вернемся к телесным метафорам. Сегодня работа с ними стала общим местом телесно-ориентированной терапии. Имеет, однако, первостепенное значение то, о каких именно метафорах мы говорим.

Можно, используя достаточно простые приемы - скажем, ритмичные проработки определенных зон, сопровождаемые директивными вопросами (они дают лишь иллюзию выбора) типа: «Что это? Катание на лодке или ходьба?», - погрузить человека в состояние транса. Но это весьма и весьма поверхностный транс. Здесь, по большому счету, ничего не меняется - происходит лишь смена каких-то поверхностных образов. Пройдут минуты, а в лучшем случае, часы или дни - и все вернется на круги своя. Ведь такая работа по концептуальным причинам не затрагивает зоны структурных дефектов, концентрируясь лишь на их периферии.

Задавая вопросы: «На что это похоже? Есть ли какие-нибудь ощущения в теле? Куда они распространяются? Как связаны с другими телесными зонами? Как меняются под воздействием той или иной манипуляции?» - и таким образом постоянно углубляя состояние транса, можно за счет все большего обобщения образа, добиться того, что пациент начнет осознавать все свое тело в виде некоторой голографической картинки, конкретной структуры, обладающей такой же степенью реальности, как и чувственный образ «внешнего» предмета. Так осуществляется переход к глобальной телесной метафоре, о которой мы уже говорили.

Здесь мы должны со всей определенностью подчеркнуть следующее: - такая телесная метафора действительно реальна, поскольку отражает реально существующие структурные особенности человека - дефекты, склейки, проблемы и т.д.; Подобно тому, как в анаграмме закодировано имя, в телесной метафоре закодирована структура человеческого существа и вся его «личная история». Если такая метафора связана с патологической периферией, то, соответственно, в ней находят свое отражение все структурные дефекты и, через них, травматический опыт.

В определенном смысле та или иная телесная метафора тождественна тому или иному структурному дефекту (зажим - травматической склейке, глобальная метафора - уровню самоидентификации со всей его периферией и т.д.). В основе травматического опыта лежат некоторые событие, реально произошедшие с человеком. Такие события запечатлеваются в виде травматической склейки, которая сама по себе не имела бы никакого значения, если бы не сопровождалась определенным позиционированием в структуре уровня убеждений, что связывает ее с рядом контекстов, и не развивалась к периферии в виде патологической стратегии, что реализуется в теле в виде того или иного напряжения, зажима.

травматический опыт = структурный дефект = телесная метафора.

Точно так же мы устанавливаем тождественность в любом другом случае, например, в арифметике. Что имеется в виду, когда мы записываем 2 + 2 = 4? На одном конце тождества два числа, на другом - третье. Промежуточное звено, скрытое за знаком равенства (тождества), - действие сложения, имеющее свои определенные законы. Обе части арифметического выражения могут быть отождествлены благодаря наличию этих законов. Благодаря таким законам и их постоянству они и тождественны, т.е. в этом смысле являются одним и тем же.

Итак, тождественны первый и последний шаги патологической стратегии, травматическая склейка и ее периферия, травматический опыт и телесная метафора, содержание конфликта, дефект и его образное выражение в виде глобальной телесной метафоры. Сказанное справедливо не только для травматических склеек, но и для любых Других дефектов и пробелов. Воздействуя на любую часть этого психосоматического тождества, мы воздействуем на другую; связующим звеном выступают структурные законы организации человеческого существа и отражения-отреагирования как такового.

В случае травматической склейки, мы можем изобразить происходящее следующим образом (рис.69).

Рис.69. Процессуальное тождество терапевтического опыта, структурного дефекта и телесной метафоры

Подобным же образом можно сопоставить любой травматический опыт (контекстуальный по своей природе), соответствующий ему структурный дефект и соответствующую телесную метафору.

Такой подход принципиально меняет содержание работы, поскольку он базируется не на автоматической эксплуатации разрозненных и хорошо известных каждому массажисту феноменов: если проработать определенные зоны, например, зоны живота, можно вызвать у человека «неизвестно откуда возникающие» воспоминания о детском травматическом опыте, что будет сопровождаться заметным эмоциональным всплеском, например, слезами - (в биоэнергетике А. Лоуэна) психоанализе это уже считается хорошим результатом, катарсисом, высвобождением «негативных энергий». Это представляется глубокой ошибкой. Такая работа подобна вычерпыванию воды из колодца - через короткое время вода снова соберется.

Да, мы снимем какие-то напряжения, перед сознанием человека промелькнут какие-то образы, но сам структурный дефект не претерпит никаких изменений, структурная перестройка не произойдет. Для того чтобы это произошло, необходима работа, изначально ориентированная на все уровни вертикали - с телесными метафорами, субмодальностями, убеждениями, культуральными феноменами и т.д. Иногда такая работа может вестись только через тело, через медленную и постоянную проработку метафоры, иногда - только через содержание конфликта или через систему убеждений, укорененную в социальных и культуральных контекстах, чаше всего - через сочетание различных техник и методов. Важно другое - в основе такой работы лежит зримое и осознанное использование структурных представлений, четкая опора на психосоматическое тождество контекстуальных, содержательных, структурных, телесных и других составляющих конфликта. Это и есть структурная работа.

Но в таком случае, образ телесной метафоры любой степени сложности, вплоть до глобальной, может быть сформирован и не в ходе телесной работы, а под воздействием какой-либо другой техники, применяемой терапевтом осознанно, зряче и на основе четких структурных представлений. И это действительно так - в разобранных примерах мы упоминали об этом, специально не акцентируя внимание читателя на этом вопросе.

Рассмотрим теперь какой-либо практический случай именно в этом аспекте, интересующем нас именно на этапе изложения. Очень показательна была работа с Р. О., целиком проходившая в технике малого семинара.

В начале работы Р. О., мужчина 22 лет, предъявил ряд проблем, не имевших никакого телесного выражения и сформулированных на уровне исключительно духовных запросов. Он очень много занимался вопросами самосовершенствования, психологического и духовного развития, читая соответствующую литературу (психологическую и эзотерическую), контактировал с людьми, которые, как он предполагал, могут помочь ему, однако никаких изменений в себе, помимо накопления «мертвых» знаний, в силу отсутствия их практической реализации, не зафиксировал. Его проблемы формулировались следующим образом: «Существует ли вообще какой-либо путь осознанного и управляемого психофизического и духовного роста? Как такой рост может повлиять на содержание и смысл собственной жизни? Если самому никак не удается сделать даже первый шаг на этом пути, то значит ли это, что он сам в чем-то ущербен или просто все разговоры о развитии личности суть шарлатанство?».

Здесь надо отметить, что Р. О. был настроен достаточно агрессивно (что, в целом, соответствует структуре его личности и содержанию жизненного опыта) и сразу же заявил, что не любит сложные теоретические построения, специальную терминологию и попытки словесного «забалтывания». Он должен во всем разобраться сам. По этой причине он даже не принял участия в первом семинарском занятии, а придя на сеанс, сразу же высказал свои проблемы, изложил свою позицию и попросил «что-нибудь почитать по теме, чтобы увидеть, есть ли в этом какой-либо смысл». Ведущий семинара предложил для ознакомления статью «Психосоматика: структурный подход»[1], с которой начинаются, собственно, психосоматические публикации, предупредив, что статья специальная и вряд ли будет понятна в полном объеме.

Р. О., однако, пришел на следующее занятие и не только принял участие во всем семинаре, но и результаты работы с ним были, пожалуй, наиболее успешными. Очень важно, что по ходу семинара Р. О. предлагал все новые и новые формулировки своей проблемы. Для всякого постороннего наблюдателя представлялось бы, что речь идет о разных проблемах, но Р. О. считал, что проблема все та же, и структурный анализ терапевта подтверждает это мнение. Итак, вслед за формулировкой, связанной со смыслом жизни, Р. О. повел речь о телесных проблемах, затем о некоторых детских воспоминаниях и, наконец, вновь о телесных проблемах, но только на сей раз они формулировались структурно и увязывались в его сознании и с воспоминаниями, и с задачей самореализации, и с конкретными жизненными планами.

Два семинара, в которых принимал участие Р. О., были организованы следующим образом: они проводились в малой группе (четыре - пять человек), каждый вечер, по два-три часа пять дней подряд с двухдневным перерывом; первый цикл продолжался две недели и второй - одну; групповая работа дополнялась индивидуальной. Содержательно занятия сводились к лекциям о структурной психосоматике, которые сопровождались обсуждением, разбором примеров и вопросов, предлагавшихся участниками, демонстрацией определенных техник, экскурсами в область приложений (рассматривались различные культуральные, исторические, социологические феномены, даже примеры из области истории искусства, экономики и т.д. - например, структура различных общественных формаций, примеры из произведений Л. Толстого и Ф. Достоевского (применительно к вопросу психосоматического содержания логических уровней сознания)[2], примеры из Евангелия (применительно к методам мышления), биографические примеры и т.д.

Прочитав статью, Р.О. пришел на второй день семинара и сразу же включился в работу. Как и ожидалось, многое ему было непонятно, и он задавал массу вопросов. Речь шла о структуре логических уровней сознания, и по ходу семинара его участники погружались в достаточно глубокий транс. Реакции Р. О. соответствовали устойчивой работе на четвертом логическом уровне. Именно тогда он впервые заговорил о своих телесных проблемах: о родовой травме нижних конечностей, в результате которой первые годы жизни провел в гипсе, о неприятных ощущениях в нижней части живота, которые он, однако, затруднялся определить вербально. Именно тогда он впервые отметил, что ему легче нарисовать все образы, которые у него возникают, и что речь идет о каких-то угловатых структурах, которые он как бы ощущает (или, лучше, осознает) внутри себя, и о несоразмерности таких структур нижней и в верхней частях тела.

Мы не будем подробно, день за днем, описывать происходившие с Р. О. изменения - изложим общую канву событий. На третий день семинара Р. О. пришел с рисунками в руках - после сеанса он долго не мог уснуть и попытался изобразить суть своих телесных ощущений. Далее, уже во сне, он как бы вернулся в свое детство: во-первых, он вновь увидел сон, который был для него постоянным в возрасте 4-6 лет, во-вторых, некоторые события детства вновь всплыли в памяти. Свое детское сновидение Р. О. также изобразил графически.

В дальнейшем Р. О. каждый раз приходил на занятия с новой серией рисунков, которые обсуждал после окончания сеанса с терапевтом. В течение всего семинара основным содержанием размышлений Р. О. были события его детства, которые он связывал со своими планами на будущее. Переживания Р. О. концентрировались вокруг телесных метафор, приобретавших все более общий характер. От занятия к занятию телесная метафора трансформировалась, сперва постепенно охватывая все тело, а затем изменяя свою структуру.

Терапевт намеренно отказался от какой-либо телесной работы с Р. О. - было интересно проследить, каким образом при помощи чисто «психотерапевтической» техники происходит изменение комплекса телесных ощущений и всего соматического статуса пациента. За несколько дней до начала семинара Р. О. был осмотрен, и терапевт констатировал две характерные особенности его телесного состояния: зажим в нижней части живота, более мощный слева, и напряжение в области поясничного отдела позвоночника, которое особенно ярко проявлялось в том, что приложение вибрации к этой зоне не распространялось на ноги - они были как бы оторваны от остального тела. Расспросы показали, что Р. О. действительно как бы не чувствует свои ноги, кроме того, он жаловался на привычные травмы коленных суставов. Любопытно, что тогда он ничего не сказал о родовой травме, а во время повторного опроса, когда эти проблемы были предъявлены, ответил, что «как-то забыл об этом». На первом семинаре Р. О. упомянул о постоянных проблемах с горлом, хроническом фарингите. Впрочем, повторимся, он не придавал тогда своим телесным проблемам никакого значения, считая себя не только вполне здоровым, но и физически полностью благополучным человеком. На то у него были основания -Р. О. серьезно занимался разными видами спорта.

Телесная метафора, которую Р. О. изображал графически, сразу же поразила терапевта своей явной аналогией с чакровой системой человека. Основные этапы изменения этих рисунков были следующими:

• сперва Р. О. изобразил в нижней части своего живота некое угловатое образование, отдаленно напоминающее треугольник с перекосом в левую сторону тела, от этого утолщения вверх поднималась «труба», имевшая перемычки на уровне нескольких последующих чакр и неопределенно теряющуюся в области чуть выше Анахаты; на вопрос: «Что больше всего беспокоит в этой картинке?» - последовал ответ: «Угловатость и неравновесие». После ряда расспросов Р. О. охарактеризовал нижний «треугольник» как «металлический», «холодный» и неопределенного «дымного» цвета, затем добавил, что от него что-то пытается подняться вверх, но не может;
• терапевт включил в свои беседы с участниками семинара разбор традиционных схем чакрового строения и обсуждение традиционных техник работы с чакрами; в течение нескольких дней рисунок менялся следующим образом: проявились все чакровые зоны вдоль центральной «трубы», затем «внезапно» (во время очередного занятия) Р. О. почувствовал, что равновесие внизу живота восстановилось, кроме того, нижняя «масса» утратила угловатую форму и соразмерно уменьшилась; также «внезапно» пациент начал ощущать перемещение теплого светящегося шара от Манипуры вверх до Анахаты (этим ощущением он сразу же научился управлять, вызывая его по своему желанию); шар воспринимался как образование размером с апельсин, чей цвет постепенно менялся в полном соответствии с обычными цветами, принятыми для чакр (любопытно, что это описание было дано до того, как этот вопрос разбирался на семинаре), однако выше Анахаты движение не распространялось - там оно превращалось во что-то подобное дыму и рассеивалось;
• наконец, была сформулирована такая проблема: «Я чувствую, - сказал Р. О., - что этот теплый шар не может подняться выше, потому что в горле трубка сужается, и я не знаю, что с этим делать».

Этот процесс продолжался чуть меньше двух недель. Параллельно менялось содержание детских воспоминаний, которые отражались и в снах, и в рисунках.

Первый из этих рисунков, связанный, как мы уже говорили, с детским сном, который Р. О. часто видел в детстве и который снова вернулся к нему, представлял собой изображение автомобильного колеса в большой черной покрышке, которая наезжает на цветок. На этом сон обрывался, но Р. О. говорил, что сон хороший и не вызывает у него никакой тревоги, однако ему хотелось досмотреть конец сна, который оставался как бы неуловимым.

Затем Р. О. стал рассказывать эпизоды из своего детства, которые приходили ему на память во время сеансов и по вечерам после сеансов и далее, вплоть до следующего занятия, занимали все его мысли. Первые были связаны с самым ранним возрастом, когда он был прикован к постели и носил гипсовый бандаж. Затем всплыли воспоминания 5-7-летнего возраста, когда Р. О. жил под присмотром старших сестер (он довольно долго беседовал с терапевтом по поводу воздействия на свою личность женского воспитания). Потом пришел черед воспоминаний, относящихся к возрасту 14 лет, - речь шла о лете, проведенном в пионерском лагере. Р. О. подробно описывал обстановку, природу, чертил планы местности (лес, река, мост). В самом конце и как бы нехотя он заговорил о девочке, в которую был влюблен и с которой случилось несчастье.

Наконец наступил семинар, который оказался переломным. Речь шла о способах мышления. С самого начала занятия внимание терапевта было сосредоточено на Р. О. Уже несколько дней в его состоянии не замечалось никаких перемен хотя терапевт предполагал, что они могут произойти в любой момент. Реальность, однако, превзошла его ожидания: Р. О. погружался во все более глубокий транс, что легко фиксировалось по его невербальным реакциям; было замечено, что он слушает и, одновременно, поглощен внутренней работой, которая требует и сил, и внимания. И в какой-то момент начало происходить то, что мы определяем структурной пересборкой: в течение нескольких минут зримо изменились сами оси симметрии его тела, привычная поза, выражение лица. При этом было заметно, что это сопровождается очень непростыми и неоднозначными переживаниями пациента. Однако к концу семинара состояние Р. О. стабилизировалось - ощущалось преобладание того, что можно было бы назвать «исследовательским интересом».

Только тогда терапевт обратился непосредственно к Р. О. и расспросил его о том, как он воспринимал происходившее. Отметим здесь, что все занятия, хотя формально и адресовались всей группе и объективно были полезными для всех ее членов, планировались и велись в расчете на Р. О. и в соответствии с его реакциями (в этом и состоит одна из особенностей техники малых семинаров); терапевт имел представление о происшедшем - он определял его как преодоление второй барьерной мембраны, перемещение центра осознания на шестой логический уровень и стремительное пересоздание структуры под воздействием нормализующих волений ядра.

P. О. описывал свои ощущения следующим образом: с самого начала занятия он очень четко и зримо (напомним, что он, по преимуществу, визуал) ощутил уже привычную для себя глобальную телесную метафору и теплый шар, медленно поднимающийся от Муладхары вверх. Однако на сей раз этот шар не рассеялся, миновав Анахату, а начал подниматься выше, пока не достиг «узости» в области Вишудхи, которая не пускала его дальше. Здесь, по словам Р. О., «происходила какая-то борьба», время которой он затруднялся определить.

Это было не слишком приятное ощущение, малокомфортное. «Я испытывал какую-то агрессию, едва ли не ярость по отношению к причине, побуждавшей меня меняться, - объяснил Р. О., - но вдруг осознал, что ничто внешнее меня не побуждает меняться - изменения исходят именно от моего Я, а ярость и даже страх испытывает что-то постороннее, что находится во мне и прикидывается мною.» Именно в этот момент «узость» в горле «разорвалась» (причем Р. О. описывал, что субъективно это сопровождалось струением вдоль рук какого-то черного «дыма») и шар проник в область Аджны: вслед за этим стремительно начала меняться вся телесная метафора Р. О., его общее состояние и поток ощущений. Последние он с трудом мог вербализовать, определяя их как «тепло», «свет», «равновесие». Телесная же метафора характеризовалась, во-первых, абсолютной симметричностью и соразмерностью, а во-вторых, одновременным осознанием всех чакровых зон от Муладхары до Аджны, соединенных между собой двойным встречным потоком света.

Р. О. был полностью погружен в свои новые ощущения, и на этом расспросы прекратились. Он, однако, заговорил о том, что его посетили совершенно новые мысли по поводу собственного будущего и личных планов - переместились точки отсчета, теперь он связывал эти планы не с собой как индивидуумом, а с определенным членом общества, который в наших терминах мы можем определить как «род».

Ночью после сеанса Р. О. неожиданно посетил терапевта и беседовал с ним около трех часов. Он не мог уснуть, и при этом перемены, начавшиеся на занятиях, продолжались (отметим, что прежде после каждого сеанса обязательно следовала внутренняя работа, выражавшаяся в воспоминаниях, ярких сновидениях, медитативных по своей сути попытках выразить их графически и т.д.). В ходе этой беседы многое из «недоговоренного» прежде было прояснено: связались воедино детские воспоминания, относившиеся к трем возрастным периодам, был восстановлен в памяти сон (его положительный заряд состоял в том, что колесо не могло повредить цветок: покрышка наезжала на него, но он прорастал сквозь нее). Теперь Р. О. хорошо представлял себе, как и чем он будет жить дальше. Ему интересно было говорить именно об этом, прошлое и прошлые проблемы теперь воспринимались им лишь как базис настоящего и будущего. Он хорошо помнил, что произошло с ним, и понял, какая работа в плане собственной «личной эволюции» ему еще предстоит. Осмотр показал полное исчезновение ранее фиксировавшихся телесных зажимов и напряженных зон.

На дальнейших занятиях интересы Р. О. были также сосредоточены на будущем и новых жизненных целях, к которым он теперь подходил предельно осознанно. В главе 4.5. «Личная эволюция и методы мышления» мы еще раз проанализируем этот случай, а теперь отметим три крайне важных момента:

1. работа как таковая никогда не ограничивается только рамками семинара или сеанса;
2. механизмы структурных изменений включены, они работают все время, пока перестройка на данном этапе не завершится;
3. духовные, душевные и телесные составляющие человеческого существа действительно едины, и правильное воздействие на любом уровне вызывает изменение их всех.

Можно сказать, что человеческое существо относительно вертикали представляет собой кольцевую структуру: уровню «сомы» предшествует сингулярность «-0», выше следуют «псюше» и «пневма», за которой идет сингулярность «+0»; через эти две сингулярности, представляющие собой восстановление базовой матрицы, и происходит своеобразное замыкание. Работа с любым «концом» такого круга - это работа со всем кругом в целом.

Выбор терапевтической практики и даже конкретных технических приемов - это следствие конкретных обстоятельств места и времени работы, причем обстоятельств не только пациента, но и терапевта, а точнее, того единого целого, той единой системы, которая образуется как результат их раппортного взаимодействия в состоянии транса.

Когда мы определяем у пациента состояние очень больших внутренних неконгруэнтностей и внутренней зажатости, без предварительной телесной работы не обойтись - хотя бы потому, что пациента необходимо как-то релаксировать и «отключить» от дигитальной болтовни, на которую в противном случае натыкаются любые суггестивные техники (как было в случае К).

Со многими людьми на первых порах не проходят именно телесные техники. Такие пациенты хорошо отслеживают собственные ощущения и охотно идут на работу с метафорами, поскольку отгораживаются от их содержания; можно сказать, что они сами или, точнее, что-то несущностное в них, содержания боится. Речь идет о ложном ядре, о большой несущностной зоне, которая узурпирует центральное положение в структуре человеческого существа. Очень часто это даже не страх, а разделенность в сознании области телесных ощущений и области личных и культуральных структур от уровня убеждений и глубин в их душевном и духовном выражении.

Конкретная техника работы, а чаще сочетание техник в некоторой последовательности также определяется подобными аргументами ц предпосылками. Здесь следует учитывать и мотивацию пациента - так, в случае Р. О., его заинтересованность в учебе и мотивированность именно на такого рода деятельность естественно предполагала работу в малом семинаре. В других случаях - как в случае А. - легче начинать работу со знаковыми системами или с техниками сведения логических уровней. Часто мы вообще не можем определить каким-то однозначным образом технику, в которой работаем. В случае И. одной из таких «неопределимых» техник было обсуждение писем, которые И. получал от своей супруги и писал ей. Это обсуждение было предложено самим пациентом, который поначалу нуждался в одобрении собственной позиции, сомнительной для него самого. Терапевт же использовал создавшуюся ситуацию для отзеркаливания неконгруэнтностей И., используя написанные им тексты в качестве материала для своей работы. В результате, каждое письмо переписывалось по нескольку раз, причем от варианта к варианту и содержание, и тон высказываний существенно менялись. При обсуждении писем терапевт избегал, каких-либо моральных или иных идеологических оценок текста, сосредоточиваясь на неконгруэнтностях и способах мышления И. Параллельно шла работа на семинарах, которые, в той части, что была адресована непосредственно И., планировались с учетом обсуждения текста. Практика показала, что этот прием весьма эффективен и в данном случае принес желаемые результаты.

Таких примеров можно привести множество - создается впечатление, что конкретные приемы и техники могут строиться из элементарных, «атомарных» навыков суггестивной, знаковой, телесной работы на основе базовых принципов третьепозиционности, раппорта, экологичности и при соблюдении общей психосоматической канвы терапии - конструктироваться под конкретный случай, под конкретного пациента. Говоря о каких-то техниках, мы, таким образом, даем иллюстративные, «установочные» примеры и одновременно указываем пути, которые в широком спектре терапевтических ситуаций будут вести к желаемому результату. Вместе с тем, даже в рамках «стандартизированных» приемов: разрушения травматических склеек, работы с телесными метафорами, сведения логических уровней, различных третьепозиционных техник и т.д. - мы призываем не следовать приведенным примерам, как уставу Фридриха Великого: здесь необходима не столько приверженность конкретной технике, сколько следование методологии и общим принципам структурной психосоматики при безусловном владении базовыми навыками суггестии, телесной работы, работы с убеждениями и знаковыми системами. Коль скоро мы отталкиваемся от четких структурных представлений, конкретные приемы работы носят подчиненный, служебный характер - важны не они, а общая методология, общие принципы анализа и коррекции, базовые состояния третьей позиции и раппорта, надежная калибровка и ориентация на сущностную триаду пациента, на его природную данность. Такое гибкое реагирование и есть, в конечном счете, структурная работа. Она также отличается от заученного применения конкретных техник, как блуждание в незнакомой местности (пусть даже опытного путешественника) от осознанного движения оснащенного картой и компасом.

Разумеется, структурная работа имеет свои правила. Во-первых, это уже упомянутые и описанные нами базисные условия всякого эффективного анализа и воздействия: третья позиция, калибровка, раппорт, разделение внимания. Во-вторых, это владение нелинейными методами мышления и анализа и ориентация на «личную эволюцию» пациента. В-третьих, положенный в основу всего принцип экологичности работы и коррекции. И наконец, опыт, владение конкретными техниками, конкретными приемами, умение применять их и при необходимости заменять.

Что касается принципа экологичности, то в разрезе структурной работы он имеет свои дополнительные черты, о которых стоит упомянуть особо.

Прежде всего, это проблема катарсиса[3].

Отметим, что, с одной стороны катарсис, одномоментен и в этом смысле подобен озарению; с другой стороны, он должен быть именно очищением, освобождением, а не имитацией таковых. С последней, когда псевдокатарсис становится привычным отреагированием патологической личности, защищающейся от структурной перестройки, встречаться приходится сплошь и рядом. Здесь псевдокатарсис - это тоже заместительное течение патологической стратегии, подобное агрессивности С. Н.

Подлинный катарсис - явление единичное. Конкретный человек может испытывать его в своей жизни считанное количество раз, под воздействием очень мощных переживаний и в благоприятный период «личной истории» (а может и никогда не пережить подобного обновления). В этом катарсис подобен религиозному опыту[4] и пересекается с ним.

Такой катарсис сам по себе неизбежно ведет к перестройке структуры, сущностному пересозданию текущей триады более того, он является именно таким пересозданием, их первым шагом. Характерно, что о подобном опыте люди рассказывают неохотно и невнятно. Это связано с неоднократно отмеченной нами трудностью вербализации глубинных переживаний, с важностью их для личности, с тем фактом, что после катарсиса человек структурно меняется, ему уже трудно ощутить себя прежним.

Псевдокатарсис - иной. О нем много и охотно говорят, используя, главным образом, визуальные предикаты, что неконгруэнтно в целом в данном контексте; им хвалятся, при помощи него заслуживают одобрения и добиваются некоторого положения в кругу учеников или пациентов. К нему привыкают; подобно истерической реакции, он становится «громоотводом» на подступах к проблеме, новым руслом патологии, этакой «прелестью» (если использовать этот термин в православном смысле слова), подобной прелести спиритических сеансов или других запретных, и в чем-то даже постыдных, но «элитарных» занятий.

С другой стороны, среди участников психотерапевтических семинаров и пациентов врачей-психотерапевтов сегодня вряд ли встретишь много таких, кто не слыхал бы ничего о катарсисе. Он сам по себе превратился в культуральный стереотип, элемент массового сознания. Известно, что в храме надо молиться, - и человек зачастую имитирует молитвенное состояние, на похоронах надо скорбеть - и человек изображает скорбь, не испытывая никаких глубоких чувств к умершему. Точно так же на психотерапевтическом сеансе надо испытывать катарсис, это известно - и человек его демонстрирует, точнее, демонстрирует его признаки, разыгрывает псевдокатарсис. Речь идет вовсе не о притворстве, лицемерии, а о реализации еще одной культурально обусловленной несущностной поведенческой программы. Разумеется, это не и имеет ничего общего ни с исцелением, ни с пересозданием структуры на сущностной основе. И здесь терапевт не должен идти на поводу у пациента, даже если это льстит его самолюбию и случай можно было бы легко отнести к списку удач.

Именно поэтому, когда в ходе сеанса мы приближаемся к травматическому опыту, к зоне первоначального структурного дефекта, очень важно не допустить «сваливания» пациента «в слезы и сопли», когда он буквально превращается в маленького ребенка, - необходимо вывести его из этого состояния и обратить его энергию на конструктивную работу с собственной структурой, вернуть к содержанию проблемы: «А вас вообще-то интересует результат? Какой результат вы хотите получить? Давайте внимательно и спокойно посмотрим и разберемся». В противном случае вместо пересборки структуры терапевт имплантирует пациенту новую несущностную зону, на базе которой неизбежно образуется новый обширный структурный дефект со своей периферией в виде патологических стратегий и своим влиянием на уровень самоидентификации - так и было с А. С.

Здесь нам не избежать еще одного вопроса - о ценности любого человеческого опыта. Это положение стало расхожим мнением современной психологии. Но эта аксиома неверна. И если по невербальным признакам или стилевым несоответствиям видно, что человек, когда он рассказывает о своем глубоком, как он утверждает, опыте, неконгруэнтен, терапевт должен не признавать этот опыт таковым и изыскать возможность продемонстрировать это пациенту, продемонстрировать неконгруэнтность его высказываний - ведь они свидетельствуют о существовании структурного дефекта, несущностной зоны. Такая демонстрация часто приводит пациента в крайне нересурсное состояние раздражения, иногда даже агрессии. Здесь важно поймать этот момент и отзеркалить реакцию с нейтральной позиции: «Что же вы, только что говорили о добре и любви к человечеству, а теперь хватаетесь за нож?». Именно таков опыт псевдокатарсиса. Он лишь подделывается под нечто ценное, но, составляя единое целое с породившим его дефектом, чужд человеческой сущности и сам по себе никакой ценности не представляет. Это болезненный симптом - не более.

Другое дело - опыт, приобретаемый в ходе серьезной внутренней работы (в том числе и опыт преодоления псевдокатарсиса), пересборка личности и всей текущей триады, опыт «личной эволюции». Ценен именно он, и именно к нему должен направлять терапевт пациента. Таким образом, наша работа не может ориентироваться на катарсис; если он происходит, если это действительно катарсис - что ж, очень хорошо, но ожидать и планировать следует длительную работу, трудный путь, а не мгновенное перемещение из точки в точку.

В плане сказанного становится ясным, почему такое огромное значение в структурной психосоматике придается третьей позиции, третьепозиционным техникам и работе с убеждениями пациента, в том числе на базе различных исторических и культурологических примеров. Можно сказать несколько утрированно, но, вместе с тем, справедливо: третья позиция прежде всего. Даже и в практике работы мы советуем вводить дополнительный контроль этого состояния - наиболее удобной формой реализации любой техники для терапевта является работа вдвоем: один исполняет роль оператора, а другой - нейтрального наблюдателя, который как бы дублирует и подстраховывает третью позицию первого; после сеанса идет обмен мнениями и обсуждение результатов.

Обсуждая проблемы экологичности работы с точки зрения терапевта, мы должны затронуть еще один непростой вопрос: всегда ли и во всех ли случаях терапевт должен браться за лечение? С нашей точки зрения, ответ однозначен: не всегда и не во всех случаях. И речь здесь идет не только о собственных силах и возможностях, не только о собственном состоянии, но и о тех ситуациях, когда терапия бесполезна или почти бесполезна в связи с особенностями личности пациента, когда его мотивация недостаточна или убежденческие позиции таковы, что не допускают ни благоприятной коррекции, ни «личной эволюции». Сказанное может показаться странным или аморальным, но, повторимся, мы выносим вопросы морали за скобки; впрочем, можно сказать, что неэкологичная работа, ведущая к пустой трате времени, тем самым и аморальна. Так, в случае Ф. одному из авторов пришлось отказаться от работы, поскольку отношения терапевт - пациент были осложнены многочисленными, не относящимися к терапии контекстами. Этот вопрос - разделение контекстов в парных отношениях врача и больного, ведущего и слушателя семинара, учителя и ученика - очень важен и непрост. Нормальным представляется отношение, когда в рамках сеанса осуществляются одни правила игры, а за его пределами - другие, однако это не всегда возможно, даже если терапевт предельно строг, корректен и третьепозиционен.

Хорошо известен и неоднократно описан феномен, когда пациент не может сохранять необходимую канву поведения: пытается привнести в терапию оттенок личных отношений или распространить доверительность, неизбежно возникающую в состоянии раппорта на личные отношения вне сеанса. Часто и действия терапевта влекут за собой возникновение той или иной зависимости пациента от него - это может быть и любовь, и ненависть, и весь спектр промежуточных эмоций. Строго говоря, подобные чувства пациента свидетельствуют об ошибках терапевта, о нарушении им принципов экологичности в ходе работы, хотя избежать их очень трудно. Приходится мириться с тем, что излеченный тобой человек начнет избегать тебя как некое навязчивое напоминание о своих прежних проблемах, как нежелательного свидетеля. Это издержки профессии.

Следует, однако, отметить, что для опытного терапевта не представляет труда «привязать» к себе пациента своеобразной «вассальной зависимостью», создать вокруг своей личности некий миниатюрный культ. Этот прием очень широко и злонамеренно эксплуатируется всевозможными гуру, «чудесными целителями», основателями лечебных методик явными или потенциальными основателями различных сект. Вспомним описанный нами случай И. С, прочтем десяток-другой однотипных рекламных объявлений о «сеансах здоровья», которыми пестрит бульварная пресса и газеты бесплатных объявлений, освежим в своей памяти впечатление от теле шоу Кашпировского и иже с ним - и все станет ясно. Это глубокое нарушение принципа экологичности работы, аморальное также и с любой традиционной позиции.

Если же не обращаться к таким крайним примерам, то приходится признать справедливость старого врачебного правила: близких не лечи. Впрочем, мы вполне можем представить себе ситуацию (более того, оказывались в такой ситуации), когда параллельно с отношениями терапевт-пациент, вполне формальными, возникают совершенно иные - дружеские, любовные или даже неприязненные. Как быть в этом случае? Если это возможно, если такое допускает структура возникшей пары, то нужно строго разделить контексты; если же это невозможно, если смешение контекстов происходит, следует отказаться от терапии: дополнительный фактор способен исказить все ваши действия и намерения.

[1] Статья "Психосоматика: структурный подход" авторов, размещенная в Интернете на сайте Aires в мае 1998 года.
[2] В частности, произведения Л. Толстого дают прекрасные примеры различных состояний сознания. Вспомним в "Анне Карениной" описание состояние Анны перед самоубийством и Левина в конце книги, когда он приходит к вере в Бога (центр осознания на внешних логических уровнях и в зоне ядра личности, соответственно) или внутреннюю динамику состояния литературного героя во время пути из дома на бастион в "Севастопольских рассказах" (переход от проявлений личности к ядру, с соответствующими изменениями направления вектора внимания).
[3] Этот феномен, впервые описанный еще Аристотелем, как душевная разрядка, очищение (греч. katharsis - очищение) в процессе сопереживания событиям театрального Действия, лег в основу психотерапевтической практики Зигмунда Фрейда, и в психоанализе стал пониматься как освобождение от невротического расстройства в результате Повторного переживания травматического опыта, происходящего во время лечебного сеанса.
[4] Многие религиозные переживания по своей сути катарсичны. Таково покаяние, таковы глубокие молитвенные состояния. Мы не касаемся здесь сакрального содержания таинств и молитвы, подчеркивая лишь их психосоматическую сущность.