Гурова Л.Л.

Постановка проблемы

Принятие решений представляет собой интеллектуальную деятельность, которую часто отождествляют с процессом решения задач. Безусловно, принимая решение, человек мыслит, решает некоторую задачу. В реальной человеческой деятельности нельзя провести линию разграничения между принятием решения и всем процессом решения, лежащим в его основе. Одно без другого не существует. Но цели и предмет исследования, уровень научной абстракции и одновременно сфера жизненных проявлений определяют в первом случае иной круг проблем, иные подходы и, в конечном счете, особую область исследований.

В психологии решения задач функциональные особенности когнитивного процесса изучаются лишь в связи с его структурой. Личностный аспект мышления здесь присутствует постольку, поскольку выявляется зависимость общей структуры мышления от вмешивающихся в нее тех или иных личностных переменных: установок, мотивов, эмоций. Но сама личность решающего задачу не интересует исследователя, он вправе от нее абстрагироваться. Так, вполне правомерное направление психологии решения задач представляет собой эвристическое программирование на ЭВМ. Но совершенно неправомерно отождествлять это направление с теорией принятия решений (на что претендуют его авторы [19]), именно в силу того, что эвристическая машина не моделирует реальную деятельность субъекта, а лишь определенный уровень ее проявлений, связанный с логической структурой решений.

И в принятии решения, как в любом когнитивном акте, подлежит изучению его структура, которая не может рассматриваться вне общего процесса решения. Более того, содержательные данные о структуре этого процесса действительно могут быть получены при моделировании решения задач на ЭВМ, поскольку когнитивные составляющие этого акта присутствуют: к ним следует отнести те операции, которые связаны с выбором стратегии решения — определением направления поиска. Но дело в том, что такого рассмотрения проблемы недостаточно, при этом ускользает ее суть.

В исследовании принятия решения человеком суть проблемы состоит не только в том, как он к нему пришел, но и почему он действовал в данной ситуации именно так, а не иначе. Другими словами, предмет исследования содержит проблему свободы выбора, которая не может быть абстрагирована от личности.

Почему в одной и той же ситуации люди принимают неодинаковые решения? Например, при обсуждении коллективных решений цель одинакова для всех участников так же, как и объективная информация, фигурирующая в обсуждении. Но решения часто предлагаются различные, и участники не всегда приходят к соглашению. Детерминация выбираемого решения объективной ситуацией приходит в столкновение со свободой личного выбора.

Это противоречивое столкновение составляет очень сложную методологическую проблему. В философии она трактуется как проблема свободы воли, которая не может быть решена вне рассмотрения соотношения воли и разума, где воля олицетворяет свободу личного выбора, а разум — подчинение объективной необходимости, соответствие производимого выбора объективным обстоятельствам.

Истинная функция разума в свободном выборе, не просто констатирующая и учитывающая связь событий, а вмешивающаяся тем самым в их течение, не была вскрыта в домарксистской философии.

Только диалектико-материалистический анализ практической и теоретической деятельности людей как носителей социальных отношений, раскрытие взаимодействия личности с природной и социальной средой позволили Марксу и Энгельсу обнаружить действительную сущность свободы воли в единстве познания и деятельности. В марксистской философии акт свободного, выбора означает власть человека не только над самим собой, но и над внешней природой, над объективными обстоятельствами — власть, которая возникает только в результате познания природных и социальных законов. Познавать и действовать — в этом заключено ядро марксистского понимания свободы. Отсюда определение Ф. Энгельсом свободы воли как способности принимать решения: «Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и духовным бытием самого человека, — два класса законов, которые мы можем отделять один от другого, самое большое в нашем представлении, отнюдь не в действительности. Свобода воли означает, следовательно, не что иное, как способность принимать решения со знанием дела» [1; 116].

Будучи решена в философском плане, проблема связи познания и действия в принятии решений, основанных на свободном выборе, не получила еще своей разработки в психологическом аспекте.

В традиционной системе психологических понятий термин «принятие решения» связывался лишь с характеристикой волевого акта, обозначая выбор цели в условиях конфликтной мотивации. Сам процесс принятия решений в его психологической структуре не рассматривался, не исследовалась и ее когнитивная составляющая. Причина этого состояла в функционалистском делении психики человека на разум, чувства и волю, в недостаточном внимании к философскому постулату единства воли и разума. Свободный выбор в деятельности человека трактовался как результат «борьбы мотивов», и только. Впоследствии такое психологическое объяснение направленности деятельности привело к смещению психологической причинности на аффективную сферу человека. В психологических теориях личности, начиная с концепции К. Левина, проблема соотношения воли и разума трансформировалась в проблему соотношения аффекта и интеллекта. Классическая триада «воля, чувства и разум» в делении психики на ее основные сферы сменилась диадой «аффект — интеллект», сформулированной К. Левином и сохранившейся до настоящего времени в ряде психологических концепций. Противопоставление движущих сил поведения функции разума привело к тому, что возникла своего рода борьба с интеллектуализмом, увенчавшаяся изъятием у интеллекта тех его функций, которые имеют отношение к свободе выбора. В противоположность этой позиции теорию единства аффекта и интеллекта развивал Л.С. Выготский. По его мнению, «величайшим заблуждением Левина является противопоставление свободы, которой обладает человек в отношении действия, человеческому мышлению» [2; 474].

Развитие психологической теории деятельности способствовало преодолению функционалистского подхода к изучению психики — разграничения функций воли, интеллекта и аффекта в деятельности личности. Так, относительно воли, с которой изначально связывалась свобода выбора в принятии решений, А.Н. Леонтьев писал: «...авторы, которые считают волю важнейшей чертой личности, с эмпирической точки зрения правы1. воля, однако, не является ни началом, ни даже «стержнем» личности, это лишь одно из ее выражений. Действительную основу личности составляет то особое строение целокупных деятельностей субъекта, которое возникает на определенном этапе развития его человеческих связей с миром» [5; 209].

Рассматривая проблему принятия решений, мы, безусловно, имеем дело с одной из таких «целокупных деятельностей», составляющей комплексный объект многих областей психологической науки.

Вместе с тем нужно признать, что такая кардинальная проблема теории принятия решений; как объяснение свободы выбора, остается до сих пор нерешенной. Причина этого, как мы полагаем, в значительной мере заключена в неразработанности требуемого подхода со стороны когнитивной психологии2: существующие теории, используемые в них методы не позволяют в достаточной мере обнаружить психологическую специфику данной деятельности, вскрыть подлинную функцию мышления в принятии решений и реальную роль когнитивной самоорганизации в структуре личности.

Предмет исследования

В последние годы развитие психологической теории принятия решений значительно продвинулось вперед благодаря содержательному системному анализу различных видов деятельности, для которых характерны процессы принятия решений. Сюда в первую очередь относятся исследования в области психологии управления и инженерной психологии, которые значительно сблизили социальный аспект этой проблемы с гносеологическим, что необходимо следует, как было показано выше, из методологического анализа свободы выбора. Слабым звеном остается по-прежнему изучение когнитивных механизмов принятия решений, без чего не может быть выявлена интеллектуальная основа принимаемых человеком решений и специфика принятия решения как интеллектуальная характеристика личности.

Возникает вопрос: каков предмет исследования, относящийся к принятию решений, в самой когнитивной психологии?

Существующие теории принятия решений не оставляют места для изучения такой личностной интеллектуальной основы принятия решений, которая может объяснить свободу выбора в ситуации, характеризуемой наличной информацией. Большинство этих теорий основаны на использовании математического аппарата, сложившегося независимо от психологической проблематики и учитывающего только операционно-логическую сторону решений. Одним из универсальных понятий существующих психологических теорий принятия решений является понятие вероятностного выбора, определяемого статистическими критериями оценки среды и факторов риска. На этой базе выполнено большинство зарубежных исследований этой проблемы, в том числе и на детях. В этих исследованиях авторы рассматривают оценку ситуации человеком, принимающим решение, не в ее психологической сущности, не как проявление интеллекта личности, а на операциональном уровне «взвешивания» факторов среды, в котором субъективные критерии оценки ситуации, именуемые субъективной вероятностью, в идеале должны совпадать с логическими. На долю личности остается лишь стремление приблизиться к логическому эталону — исчисляемой математически объективной вероятности выбора. Получается, как свидетельствуют сами психологи, что «теория принятия решения — это своего рода рецепт оптимального поведения» [6; 520].

Влияние подобного нормативного подхода часто обнаруживается при характеристике личностных факторов, отражающихся на принимаемых решениях, анализ которых дается и в содержательном аспекте. В основном эти факторы рассматриваются в плане искажения объективной информации как «внутренние помехи, которые надо исключить» [12], а волевые свойства личности выступают как механизмы объективно необходимого поведения, блокирующие влияние субъективно значимых факторов на процесс принятия решения» [11]. Приходится признать, что психологические исследования интеллектуальных механизмов принятия решений и соответствующих личностных факторов сильно отстают в своем развитии от методов математического обеспечения принятия решений [7], [8], [9].

Серьезная попытка анализа субъективного фактора в принятии решений предпринята Ю. Козелецким. Достоинством его концепции является выделение собственного предмета в исследовании принятия решения как акта, результат которого находится в прямой зависимости не только от объективных условий, но и от лица, принимающего решение. Им взяты на вооружение некоторые понятия социальной психологии и одновременно продолжена теория статистических решений. Краеугольным камнем этой концепции, наряду с центральным понятием субъективной вероятности выбора, является понятие полезности (или ценности) выбора для субъекта. Автор пишет: «Субъективная вероятность, как и полезность, относятся к числу фундаментальных понятий современной психологии... как спрос и предложение в экономике или масса и энергия в физике» [4; 140]. Но и эта концепция не выходит за рамки существующих теорий принятия решений, которые могут быть квалифицированы как теории рационализации решений: они ориентированы на нормативную логическую структуру решений и недостаточно учитывают те когнитивные механизмы, которые характеризуют мышление как свободное проявление деятельности личности. Концепции принятия решений, сводящие их теорию к рациональным решениям, не могут признать истинную роль личности в принятии решения. Так, Ю. Козелецкий заключает свою психологическую теорию следующим выводом: «Но хотя личность как регулятивная система играет определенную роль в процессе принятия решения, я все же не могу согласиться с широкораспространенным мнением, согласно которому она является решающим фактором» [4; 439].

Тенденция к изучению личности со стороны ее интеллектуальной организации реализуется в рамках так называемого когнитивистскоге направления (теорий когнитивистской ориентации) социальной психологии на Западе (Ф. Хайдер [17], Л. Фестингер [15], Ч. Осгуд [20], Дж. Келли [18] и др.). Когнитивная организация рассматривается как совокупность знаний, мнений, убеждений, которые должны находиться в определенных отношениях между собой. Они образуют самостоятельную структуру, в традиционном их рассмотрении не входящую в состав действия, а лишь соприкасающуюся с ним. Так, различается понятие «когнитивного конфликта» как Структуры, возникшей до принятия решения [13], и «когнитивного диссонанса» как его следствия [15]. Процесс мышления как таковой не вмешивается в поступки, которые большей частью совершаются в соответствии с некоторыми социальными категориальными стереотипами — генерализованными схемами, обобщенными «сценариями» — как хорошо заученные роли. Такие концепции полностью исключают свободу выбора индивида в данных объективных обстоятельствах. Личность как субъект реальной деятельности оказывается вне рассмотрения ее когнитивной организации. Таким образом, следует признать, что принятие решений как интеллектуальная деятельность не составляет предмета когнитивистских теорий, хотя мы находим в них некоторый материал относительно субъективной организации когнитивных процессов, отражающей опыт субъекта и влияющей на его деятельность.

В определении предмета исследования принятия решений в когнитивной психологии мы исходим из того, что в любом принимаемом решении находит выражение целостная структура личности, но когнитивный компонент этой структуры в значительной мере определяет, какое решение будет принято в данной конкретной ситуации. Это утверждение не совпадает с менталистской ориентацией социально-психологических теорий, которые не учитывают реальные факторы социодинамики, влияющие на поведение личности. В когнитивной психологии, изучающей принятие решений как интеллектуальную деятельность личности, не решается вопрос о прогнозе поведения личности в различных обстоятельствах, о влиянии на принимаемое решение социальных установок, меры социальной ответственности и других общественных факторов. когнитивная психология обращена к той информации, которой оперирует человек в принятии решения (личного или группового) применительно к конкретной ситуации. Предметом исследования здесь является характер стратегии, избираемой субъектом, в котором могут проявляться как черты его индивидуальности (склада ума, когнитивного стиля), так и более общие особенности когнитивной самоорганизации личности. В целом их можно обозначить как способность (умение) того или иного человека принимать решения. Сюда относится умение ориентироваться в ситуации, извлекать информацию (базовые данные), давать ей адекватную семантическую оценку, умение действовать в соответствии с этой оценкой, а не вопреки ей — одним словом, проявлять свободу интеллектуального выбора и при этом добиваться оптимальных результатов.

Модель эксперимента

Эта когнитивная основа принятия решения может и должна изучаться в лабораторных условиях. На данный предмет исследования не могут распространяться упреки, справедливые для когнитивистского направления социальной психологии, относительно изоляции испытуемого от жизненной реальности: чувства ответственности за принимаемое решение, жизненного риска и других факторов социальной мотивации. Учет этих факторов необходим при создании психологической теории принятия решений, но для того, чтобы изучить способность принимать решения на основе «знания дела», т.е. собственно интеллектуальную составляющую принятия решения, от них как раз нужно абстрагироваться. При этом, правда, есть большая опасность лишить акт принятия решения той активной действенности, которая необходима, чтобы сохранился сам предмет исследования — изучение интеллектуальной основы регуляции деятельности. Поэтому лабораторная модель деятельности, направленной на принятие решений, может сколь угодно далеко отстоять от «естественных» видов деятельности, но при этом должна сохранять существенные признаки самого процесса принятия решения. Таких признаков можно указать несколько:

1. наличие когнитивного конфликта, разрешение которого требует множественных альтернативных выборов на основе конкурентных данных;
2. необходимость действовать в условиях неполноты и неопределенности объективной информации, делающая невозможным принятие решения на основе строгого логического расчета и предполагающая свободу выбора;
3. необходимость, в силу этого, оценки ситуации с точки зрения поставленной цели не только по логическим (формальным) критериям, но и по семантическим, дающим более обобщенное, глубокое и разностороннее представление о ситуации; извлечение из объективной ситуации информации, нужной для решения, независимо от формы ее предъявления;
4. относительная сложность интеллектуальной задачи, требующей многоуровневого анализа и интеграции (агрегации) данных в разных вариантах;
5. подчинение интеллектуальной деятельности практической задаче, реализация которой знаменует окончательное решение;
6. наличие объективного критерия оптимальности решения.

Нами избрана модель эксперимента, в которой содержание деятельности, как мы считаем, в значительной мере затрагивает общие жизненные ориентации и когнитивную компетентность испытуемого, и в то же время операциональный состав деятельности воплощает интеллектуальную основу принятия решения, так сказать, в чистом виде: выбор конкурентных данных на основе семантических обобщений. В опытах использовался семантический наглядный материал, представляющий собой фотокопии кадров из научно-популярных кинофильмов самого разнообразного содержания. Практической целью деятельности была группировка кинокадров по критерию общности их темы: испытуемые должны были выработать такие интеллектуальные стратегии, которые позволили бы осуществить выбор кадров, принадлежащих отдельным фильмам (12—15 фильмов было представлено 44—55 кадрами — от 2 до 5 на фильм). Выбор осложнялся информационной неопределенностью изображений и конкурентностью признаков их семантической общности, что и создавало многокритериальную задачу.

Оценка ситуации по ее существенным, с точки зрения стоящей цели, признакам является не только необходимым когнитивным звеном любого акта принятия решения о действии, но и самостоятельным видом деятельности по принятию решения. В нашей экспериментальной модели оценка ситуации, в силу многокритериальности задачи и необходимости построения определенной стратегии для достижения конечной цели, приближалась к принятию решения о действии. Однако предметом изучения являлось собственно когнитивное звено принятия решения. Использованная методика названа нами соответственно непосредственному предмету изучения методикой семантического монтажа. Ее принципиальное отличие от известных методик исследования стратегий классификации объектов по разным признакам [14] состоит в том, что семантическая информация не содержит конечного числа логических признаков (в вышеназванной методике их всего 6) и является практически неисчерпаемой для выбора и интеграции данных. Таким образом, она содержит потенциальную возможность свободы выбора. Эта методика позволяет проследить формирование стратегии в принятии решения, когнитивную структуру субъективного способа использования объективной информации. Переоценка признаков ситуации в ходе принятия решения, переформулирование условий, от которых оно зависит, построение последовательно углубляющихся моделей ситуации на основе раскрытия логических и семантических признаков ситуации в их взаимосвязи — все эти существенные компоненты когнитивной структуры принятия решения объективно выявляются и фиксируются в реализации практической цели деятельности. Именно практическая цель деятельности, требующая реализации конфликтных условий, делает эту методику адекватной ее предмету — принятию решений (в отличие, например, от теста классификации фотографий людей У. Гарнера, имеющего целью измерить показатель понятийной дифференциации и независимого, по свидетельству самого автора, от уровня интеллекта — качества решения задач [16]). Преимущество нашей методики состоит в возможности варьировать и дозировать объективную информацию, не нарушая психологической структуры деятельности, ибо оперирование семантической информацией не подчинено строгой логической последовательности, вмешательство в которую меняет как саму задачу, так и возможность ее решения.

Предлагаемая модель принятия решения, основанная на объективации процесса выбора в его центральном когнитивном звене — оценке ситуации по совокупности ее признаков, может быть использована применительно к различному материалу и различным целям деятельности. Ниже излагаются некоторые данные, полученные в нашем варианте методики семантического монтажа, относящиеся к когнитивному аспекту принятия решений. В опытах участвовали взрослые испытуемые: студенты и аспиранты, научные работники, преподаватели, деятели искусства, руководители учреждений и ведомств. При подборе группы испытуемых (8—10 человек) учитывался характер их профессиональной деятельности. Помимо варьирования профессионального состава испытуемых использовалось пять основных экспериментальных серий с вариациями условий опыта в подаче информации, регулирующими объективные условия деятельности (каждая серия содержит две подсерии, т.е. одну запланированную вариацию).

Анализ субъективных способов использования объективной информации в практическом результативном выборе, сопоставление индивидуальных стратегий деятельности в различных экспериментальных условиях позволяет подойти к раскрытию интеллектуальных механизмов принятия решений.

Формирование субъективного критерия селекции как необходимое условие принятия решения

Средний показатель оптимальных решений (количества скомплектованных групп фотокадров, объективно соответствующих фильмам, взятых в отношении к их общему количеству) колеблется в разных сериях опытов от, 50 до 60%. Более высокий результат, о котором будет сказано ниже, достигнут лишь в группе испытуемых — руководящих работников. Это говорит как об объективной возможности реализации деятельности, моделирующей в нашей методике принятие решений, так и об относительной ее трудности. При оценке оптимальности выборов кроме количества правильно выбранных кадров и правильно подобранных групп учитывалось также количество ошибок (неправильно положенных кадров) в остальных комплектах и количество недостающих в них кадров — оставшихся вне распределения. Последний показатель характеризует боязнь риска, но в ряде случаев означает отказ испытуемого действовать по случайным основаниям при крайней неопределенности информации (смысла изображения).

На какие же критерии селекции ориентируются испытуемые в процессе выработки стратегии решения — в принципе одинаковые или различные по своему характеру?

Модель эксперимента предполагает, что каждое принятое решение (объединение нескольких кадров в одну группу по признаку общности их темы, причем общности более существенной, нежели возможность принадлежности этих кадров другим фильмам) несет в себе определенное семантическое (содержательно-обобщенное) и логическое (формально-фактическое) основание.

Функцию контролируемого логического признака ситуации в экспериментах несло название фильма. Влияние этого признака на принимаемое решение проверялось в сериях опытов, во-первых, в зависимости от наличия или отсутствия его в задаваемых условиях, во-вторых, от его места в структуре деятельности — предваряла ли информация о названиях фильмов выбор кадров или сообщалась испытуемому после их предварительной группировки — и, в-третьих, в зависимости от логической определенности самих названий, которые ранжировались по степени определенности на четыре группы: от максимально конкретных («Лев Толстой — наш современник») до метафорических («Ежедневное чудо»).

По данным наших исследований, не наблюдается прямой корреляции между субъективной и объективной определенностью критерия выбора. Так, объективная определенность логического ориентира в виде названия фильма создает благоприятные условия для правильного выбора, но не препятствует ошибочному, что отражается на общей результативности решения. Процент правильных выборов отдельных кадров в отношении к их общему количеству по четырем группам фильмов соответственно убыванию объективной определенности их названия равен 95, 75,5, 61 и 50.

Однако в ряде случаев выключение из ситуации логически объективно определенного критерия (отсутствие названия фильма) повышает субъективную определенность выбора. Это можно объяснить только формированием в стратегии принятия решения субъективного критерия, не уступающего по своей определенности объективно заданному и даже в большей мере помогающего преодолеть конкурентность возможного выбора.

Опишем одну из таких стратегий испытуемого Р.Т. — кинематографиста. Она состояла в том, что до выработки семантического критерия принятия решения о теме каждого фильма многие кадры были положены в планируемую для них группу условно, без окончательной аргументации оснований выбора, а лишь на основе интуитивно усматриваемой общности.

Конкурентность факторов преодолевалась тем самым не по семантической характеристике отдельных кадров, остающихся объективно многозначными, а по более сильным семантическим признакам внутригруппового единства. Так, дети в кругу семьи были отнесены в условную рубрику «Дети», но кадр, где группа детей ест лепешки, с самого начала в эту рубрику по данному признаку не попал, не был принят также во внимание второй конкретный признак кадра — ярко выраженный национальный колорит (при наличии других аналогичных кадров), а испытуемый счел целесообразным ориентироваться на признак, менее существенный для самого этого кадра, но смыслообразующий для группы кадров, отбираемой по признаку «хлеб» (этой теме посвящен фильм «Ежедневное чудо»).

Формирование в ходе принятия решений субъективно определенного семантического критерия выбора позволило этому испытуемому снять тематическую неопределенность названий фильмов, когда они поступили в его распоряжение. Сначала испытуемый отнес название «Ежедневное чудо» к теме «Дети», но когда правильно разместил остальные названия и дошел до фильма о хлебе, сказал: «Куда я дел «Ежедневное чудо»? Пусть это все-таки будет хлеб. Хоть там и есть чудеса, но правильнее семейное воспитание обозначить как «Самый долгий экзамен». А хлеб — это, конечно, «Ежедневное чудо», это точное название».

Как показывает экспериментальное сравнение принятия решения о принадлежности группы кадров одному фильму с обычной группировкой этих же изображений по смысловому сходству, в первом случае испытуемые вырабатывают более эффективные стратегии и достигают большего соответствия объективным смысловым связям, изначально заложенным в материале при создании фильмов. Это может объясняться только тем, что, руководствуясь в своих решениях более практически значимой целью деятельности, испытуемые достигают в принятии решения более глубокого уровня обобщения в интерпретации данных. Происходит переоценка критериев выбора в сторону перехода от внешней структуры совокупности оцениваемых признаков к их внутренней структуре. Первичные критерии селекции не упраздняются, а переходят в соподчиненное положение — устанавливается иерархия признаков, и решение принимается с учетом внешней структуры данных, но с преимущественной опорой на внутреннюю. Так, в решении испытуемой Р.С., психолога, два кадра с изображением хлебного поля и фигуры человека и два кадра, обозначенных испытуемой как «лабораторные работы», были в итоге правильно объединены в одну группу: «Это фильм про селекционеров». Первоначально испытуемая собиралась отнести «лабораторные работы» к кадрам с изображением цеха, но в результате разграничила сельскохозяйственную и промышленную тему, проконтролировав внутрисемантическое единство кадров второго фильма: «Это что-то социальное, завод. Социальный портрет цеха (второй кадр). Вот тоже производственная тема. Сейчас посмотрю по людям, что все это значит, тут, наверное, полный комплект. Да, это жизнь цеха» (фильм называется «Социальное планирование: цех, завод, город»).

Таким образом, при отсутствии в его распоряжении объективного критерия селекции, существенно затрудняющего принятие решения, испытуемый вырабатывает субъективные критерии, которые при хорошей способности принимать решения стыкуются с объективными. Исследование объективной ситуации с помощью хорошей стратегии формирует субъективные критерии оценки, которые компенсируют недостающие объективные критерии. Этот экспериментальный факт говорит о том, что объективные условия деятельности не прямо влияют на ее результат, а через посредство субъективных способов деятельности, отнесенных к ее цели. Оценка признаков ситуации по заранее не известным критериям, при условии крайней неполноты информации, вступает в связь с выработанными субъектом установками, профессиональной направленностью, личными интересами и ценностными ориентациямн — со всем содержанием его сознания.

Свобода выбора в принятии решения

В одной из серий опытов варьировалась определенность связи между данными и целью: в первой подсерии к названию фильма присовокуплялся один из его кадров, во второй подсерии эта предварительная информация отсутствовала. Наличие предварительных условий, с учетом которых человек оценивает остальную информацию, может иметь место и в принятии решений в обычных жизненных ситуациях. Как оказалось, общие количественные результаты в оценке оптимальности решения существенно не различались при наличии и при отсутствии предварительного ориентира, помогающего установить связи между данными и целью деятельности. Разные испытуемые опираются при формировании стратегии выбора на разные признаки ситуации и в своих оценках выходят за пределы той непосредственной информации, которой они оперируют. В различии характера семантических связей, на которые опираются испытуемые в поисках критерия выбора, на первый план выступает личностный смысл предъявленной информации.

Личностный смысл придает каждому решению как бы собственное видение ситуации данным человеком. Это подтверждалось всякий раз, когда мы приглашали на опыты людей, связанных совместной деятельностью и постоянным общением, и специально после проведения опыта с одним испытуемым из такой «пары» допускали присутствие на опыте второго испытуемого. И каждый раз наблюдали, как они были поражены совершенно иным обращением с материалом хорошо знакомого человека, считая ранее, что они думают всегда одинаково. В ряде случаев присутствующие не могли воздержаться даже от реплик несогласия: «Что ты делаешь!», «При чем тут это?», «Да посмотри же как следует!» и т.п., но смотрели они на разное. Действительно, приходится только удивляться, насколько по-разному разные люди воспринимают одну и ту же ситуацию, подчас открывая в ней ранее никем не замеченные элементы. Испытуемый М. М., специалист по электронике, обращал внимание на такие несущественные предметные детали, что казалось, ему никогда не удастся объединить между собой хотя бы несколько кадров. На одном кадре производственного содержания он прочел мельчайшую надпись «ЛЗЦТ» и расшифровал ее: «линия задержки цветного телевизора». Испытуемого интересовали такие подробности, выяснить которые по изображению в принципе невозможно: «А с чем эти пакетики — с семенами?» Но такая фактологическая направленность его мышления не мешала ему искать линии связи в массиве информации по совершенно иным, казалось бы, основаниям. Так, оказывается, в «производственных» кадрах его интересовало содержание производственной деятельности. Не сумев выяснить его посредством анализа предметов деятельности, он сделал произвольное допущение: «Допустим, речь идет о шуме. На одном кадре замеряют уровень шума, вот здесь обсуждают этот вопрос, а на этом кадре за стеклянной стеной сидит мастер (это действительно так), он от шума защищен». Испытуемым достигнуто оптимальное решение в этом и в ряде других случаев.

Испытуемая М.X., социальный психолог, воспринимала всю семантическую информацию с точки зрения человеческого фактора, производя обобщение по таким признакам, как «межличностные отношения», «работа на словах», «супермены в области техники» и т.п. Несмотря на столь специфические критерии оценок, она во многих случаях достигла смыслового единства формируемых комплексов семантических элементов в соответствии с их объективным единством.

Чем же объяснить, что сугубо личностная окраска оценки ситуации по совокупности признаков не препятствует достижению объективно значимого результата? Какое отношение имеет личностный смысл в оценке фактов к умению принимать решения? Экспериментальные факты говорят о следующем. При неизвестности, неопределенности или многозначности объективного критерия селекции личностный смысл оцениваемых данных приводит к формированию достаточно надежных субъективно значимых критериев, позволяющих достичь единства внутри семантических комплексов признаков ситуации. Каждый человек выделяет в комплексе «свой» ведущий признак, не играющий роли логического аргумента выбора, но позволяющий впоследствии найти достаточно весомый логический аргумент и реализовать выбор. Оптимальность решения, приводящего к объективно точной оценке ситуации, зависит от глубины формируемой модели ситуации, в которой вокруг семантического ядра создается иерархия признаков, позволяющая оценить ситуацию в целом — в сопоставлении с другими альтернативами. Качество личности, характеризующее такой способ действия, может быть названо интеллектуальной организованностью.

Беспристрастное отношение к увиденному, услышанному лишает человека той личной свободы, которая нужна для активного оперирования информацией. Свободное волеизъявление в принятии решения возможно только при определенном отношении субъекта к имеющейся информации, в противном случае, если ему не известны объективные основания выбора, он ничего не решает. Собственный взгляд на вещи является необходимым компонентом способности принятия решения и не противоречит при умении мыслить объективности решения. Важная особенность структурирования информации в соответствии с субъективной оценкой — устойчивость образуемых семантических комплексов по отношению к внешнему воздействию: словесным поправкам, предлагаемым квалификациям. Так, в опытах, в которых названия фильмов предлагались испытуемым после того, как семантические комплексы кадров уже были образованы, никогда не происходило корректировки выбора: корректировался не выбор кадров, а выбор названия фильма.

Поскольку решения принимаются в условиях большей или меньшей неопределенности (в противном случае прогноз рассчитывается алгоритмически), они неизбежно связаны с риском. Как ведет себя тот или иной человек в ситуации риска? Связано ли его поведение с возможностями его интеллекта в достижении оптимальных решений? Степень боязни риска измерялась отношением количества нераспределенных кадров к количеству правильно выбранных (ибо количество ошибок свидетельствует о несформированности интеллектуальных операций, требуемых для оценки информации).

Наилучший результат по этому показателю, равно как и по оптимальности выборов, на протяжении всех наших исследований проявили испытуемые — руководящие работники. Нужно сказать, что все они как люди практического склада, занятые совсем иной деятельностью, долгое время не соглашались участвовать в опытах. Действовали тут и соображения престижа: содержание предлагаемой интеллектуальной деятельности казалось им настолько далеким от их постоянных занятий, что они опасались показать плохие результаты.

Несмотря на различия когнитивных стилей, темпа деятельности, очень разный характер семантических ориентиров, выделяемых в качестве основы принятия решения, все эти испытуемые, за исключением одного, проявили хорошую способность принимать решение: ими реализован безошибочный «монтаж» всех фильмов при минимальном количестве нераспределенных кадров (2—3 из 55). Даже на не специфическом для их профессии образном материале проявились те стороны когнитивной самоорганизации, которые позволяют оценивать ситуацию адекватно и реализовывать выбор соответственно этой оценке. Среди них необходимо указать свойство личности, которое мы назвали доверием к своему интеллекту. Именно его недоставало испытуемому, у которого результативность решений оказалась значительно ниже показателя оптимальности отдельных выборов вследствие боязни риска.

Испытуемый В.З. — руководитель учреждения, в ответ на одобрительное замечание экспериментатора, что напрасно он опасался участвовать в опытах, не относящихся к его профессии, сказал: «Так мне же приходится по тридцать решений на день принимать, не относящихся к моей профессии!»

Данные по двум сериям опытов, проведенных с испытуемыми — руководящими работниками, в сопоставлении с результатами испытуемых-кинематографистов, хорошо ориентирующихся в экспериментальном материале (соответственно 87 и 52% оптимальных решений), указывают на диагностическую валидность используемой методики применительно к исследованию принятия решений.

Заключение

Экспериментальная модель принятия решений, состоящая в оценке ситуации по совокупности ее признаков, извлекаемых из массива информации с интерферирующими данными, позволяет исследовать когнитивную самоорганизацию личности в ее регулятивной функции, в единстве познания и действия.

Как уже отмечалось выше, для современных психологических представлений о принятии решения характерно признание нормативной ориентации действия при наличии субъективных отклонений. По определению автора теории социального действия известного американского социолога Т. Парсонса, «норма — это вербальное описание конкретного хода действия, который, таким образом, рассматривается как желательный, в сочетании с предписанием согласовывать будущее действие с этим образцом». По его мнению, «не существует действия помимо стремления соответствовать нормам, как не существует движения помимо изменения местоположения в пространстве» [21; 75—77]. Использованная в наших исследованиях методика продемонстрировала, что многомерное семантическое пространство познавательной деятельности не идентично физическому пространству в приведенной аналогии. принятие решения обусловлено тем семантическим контекстом, в котором рассматривается имеющаяся информация, и поэтому каждый человек проявляет свой собственный способ оперирования наличной информацией. Свобода выбора в принятии решения, одно из главных проявлений интеллектуальной способности принять решение, основанное на объективной оценке ситуации, заключается в умении построить иерархию признаков ситуации в соответствии с их субъективным смыслом, достигнув тем самым смыслового единства внутри оцениваемых альтернатив. Основным механизмом выработки решения здесь оказывается динамическое развитие критериев оценки в сторону их обобщения и сущностной дифференциации. Этот когнитивный механизм в принципе иной, нежели установление шкалы ценностей отдельных признаков и принятие решения путем их «взвешивания», на чем основаны нормативные решения. Семантические обобщения, открытые вновь поступающей информации, практически неисчерпаемой, дают возможность субъекту, опираясь на субъективно значимые («сильные») признаки в формировании семантического контекста (а отнюдь не на существующие «образцы»), достигнуть в итоге такого уровня обобщения, который оптимально соответствует объективной оценке ситуации. Вместе с тем этот механизм не предопределяет однозначно итог решения. Жизненная реальность, в которой принятие решений служит проявлением деятельности личности и коллектива, часто не содержит полных критериев оценки оптимальности решений. Любое решение может иметь отсроченные последствия, причем позитивные сменяются негативными и наоборот. Ориентация на нормативные модели построения деятельности не обеспечивает формирования способности принимать решения, требующей долгосрочного прогноза и динамического взаимодействия с меняющимися ситуациями.

В изучении принятия решений важно не выяснение того, в каких случаях субъективный выбор отклоняется от логически исчисляемого математического ожидания и полезно это или вредно, а раскрытие тех когнитивных структур в их связи с эмоционально-волевой сферой, в единстве познания и деятельности, на которых он основывается. Только знание этих структур и истоков их формирования может способствовать выявлению психологических нормативов когнитивной самоорганизации личности и выработке соответствующих практических рекомендаций по оптимизации решений, принимаемых людьми.

Особенно важным представляется формирование интеллектуальных механизмов свободного и вместе с тем оптимального выбора в системе школьного обучения — как необходимый компонент подготовки личности к самостоятельному принятию решений.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20.
2. Выготский Л.С. Избранные произведения: В 2-х т. Т. 1. — М., 1964.
3. Ивахненко А.Г., Зайченко Ю.Л., Димитров В.Д. Принятие решений на основе самоорганизации. — М., 1976.
4. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений: Пер. с польск. — М., 1979.
5. Леонтьев А.Н. Деятельность. сознание. Личность. — М., 1975.
6. Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека: Пер. с англ. — М., 1974.
7. Ломов Б.Ф. Математика и психология в изучении процессов принятия решений. «Нормативные и дескриптивные модели принятия решений». — М., 1981.
8. Макаров И.М., Виноградская Т.М., Рубчиский А.А., Соколов В.Б. Теория выбора и принятия решений. — М., 1982.
9. Мамиконов А.Т. Принятие решений и информация. — М., 1983.
10. Селиванов В.И. Волевая регуляция активности личности. — Психологический журнал, т. 3, № 4, 1982.
11. Филиппов А.В. Психологическая характеристика процессов генерации и принятия управленческих решений. «Нормативные и дескриптивные модели принятия решений». — М., 1982.
12. Юдин Д.Б. Выбор решений в сложных ситуациях. — Известия АН СССР (Техническая кибернетика), 1970, № 2.
13. Berlyne D.E. Structure, and direction in thinking. N. Y., 1969.
14. Bruner I., Goodnow S., Austin A. A study of thinking. — N. Y., 1956.
15. Festinger L. A theory of cognitive dissonance. Evanston, 1957.
16. Garner W.R. Uncertainty and structure as psychological concepts. N. Y.: Wiley, 1962.
17. Heider F. Attitude and cognitive organisation. — J. of Psychol., 1946, v. 21.
18. Kelley H.H. The processes of causal atribution. Amer. Psychol., 1979, v. 28, N 2.
19. Newell A., Simon H.A. Human problem solving. N. Y., 1972.
20. Osgood С E., Suci G., Tannenbaum P. The measurement of meaning. «Semantic differential technique». Chicago, 1968.
21. Parsons T. The structure of social action. N. Y., 1937.

Поступила в редакцию 14.XI 1982 г.

[1] А.Н. Леонтьевым сделана ссылка: «В.И. Селиванов. Личность и воля. «Проблемы личности». Материалы симпозиума». Можно указать более позднюю работу того же автора [10].
[2] Здесь и далее имеется в виду широкое значение этого термина, идентичное психологии познавательных процессов (в отличие от используемых ниже терминов «когнитивистские теории», «когнитивистская ориентация», взятых из социальной психологии и имеющих иное, суженное значение, раскрытое в тексте).