«Когнитивная и прикладная психология»

Раздел 1
Экспериментальная психология памяти

Предисловие

Ларош Фуко когда-то сказал, что все жалуются на свою память и никто не жалуется на свой ум. Наш длительный опыт преподавания и оценки знаний учащихся подтверждает максиму знаменитого афориста. Это не кокетство, подобное заявлению замечательной актрисы Фаины Раневской: «Склероз вылечить нельзя, но о нем можно забыть». Жалобы на память - это своего рода защитная реакция на возможные упреки в непонятливости, тупости, лени и т.п. На самом деле человеческая память представляет собой весьма совершенный инструмент, удивительный функциональный орган нашей жизни. Именно так характеризовал психологическое воспоминание А.А. Ухтомский. Ему вторит В.В. Набоков, согласно которому память превращается «либо в необыкновенно развитый орган, работающий постоянно и своей секрецией возмещающий все исторические убытки, либо в раковую опухоль души, мешающую дышать, спать, общаться...». Это соответствует мыслям Вяч. И. Иванова о памяти, разрушающей и созидающей жизнь. Известно, что человек может быть весь захвачен любимым делом, страстью, мыслью. Он может весь поместиться в больном зубе, как в тесном ботинке, может весь превратиться в слух, в Зрение: «я весь внимание». В таких случаях не человек хозяин своих анатомических или функциональных органов, а последние становятся хозяевами человека. Он подчиняется им. То же происходит и с памятью, когда «тревожащие душу воспоминания-привидения требуют возвращения в жизнь и тем грозят ей разрушением» (Ф. Степун). К подобным свойствам и функциям памяти, да и других психических актов психология приближается очень неспешно, зато, будем надеяться, основательно.

Память обладает необозримым объемом, не имеющим ясных границ не только в объеме, но и в прочности сохранения, и поразительной готовностью.

Сочетание невероятной избыточности памяти и ее практически мгновенной готовности до сих пор представляет собой проблему для психологии. Память хранит прошлое только потому, что она ориентирована на будущее. По словам В.В. Набокова, у нас «мелькают будущие воспоминания»; события «зачисляются в штат воспоминаний»; «воспоминания только тогда приходят в действие, когда мы уже возвращаемся в дом»; «память - это длинная вечерняя тень истины», поэтому нечто «впоследствии сделалось воспоминанием стыдным». Наконец, он пишет о силе памяти: «Ничто-ничто не пропадает, в памяти накопляются сокровища, растут скрытые склады в темноте, в пыли, - и вот кто-то приезжий вдруг требует у библиотекаря книгу, не выдававшуюся двадцать лет».

Не менее удивительна, чем объем, сила, прочность и готовность памяти, ее забывчивость, способность к забыванию сделанного и решенного, к вытеснению неприятного, к деятельно-семиотической переработке накопленного, к преодолению излишнего и избыточного. Прислушаемся к М.А. Булгакову: «Удивительно устроена человеческая память. Ведь вот, кажется, и недавно все это было, а между тем и восстановить события стройно и последовательно нет никакой возможности. Выпали звенья из цепи! Кое-что вспоминаешь, прямо так и загорится перед глазами, а прочее раскрошилось, рассыпалось, и только одна труха и какой-то дождик в памяти. Да, впрочем, труха и есть. Дождик? Дождик?» И далее конкретизация: "Так прошло много ночей, их я помню, но как-то все скопом, - было холодно спать. Дни же как будто вымыло из памяти - ничего не помню"; «но все же это теперь как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего, кроме скуки, в ней все это я позабыл» («Театральный роман»). Видимо, физическое время, заполненное одиночеством, печалью, неприкаянностью, ощущением несуществования, неподвластно памяти. Булгаков тонко заметил, что это время в памяти Максудова не просто провал, пустота. Она заполнена скукой, может быть тоской. Физическое время - это время распада, разложения. Продуктивная память живет в психологическом времени, мерой которого являются мысли и действия человека. Человеческая память событийна, а не хронографична. Это, конечно, не исключает «Живой хронологии», в том числе и в смысле одноименного рассказа А.П. Чехова, или автобиографической памяти. Событийная память непроизвольна, она не требует специальных мнемических усилий, хотя по своей силе и прочности она успешно спорит с произвольной памятью. Парадоксальность взаимоотношений между непроизвольной и произвольной памятью можно проиллюстрировать точными заметками А.А. Ахматовой о забывании. Она писала, что отсутствие - лучшее лекарство от забвения, лучший же способ забыть навек - это видеть ежедневно. Создается впечатление, что наша память, как и живое движение, разумна сама по себе, а не потому, что ею руководит высший и внешний по отношению к ней интеллект. Не только разумна, но и пристрастна, аффективна. И это настолько верно, что в долгой истории ее изучения попытки обнаружить в памяти, так сказать, «чистую мнему» оказались безрезультатными. В этом свете подвергались вполне резонным сомнениям представления А. Бергсона, противопоставлявшего память материи и память духа, равно как и представления Л.С. Выготского, противопоставлявшего натуральную и культурную память.

Справедливости ради следует сказать, что чистая мнема все же была найдена. Это так называемый Сенсорный регистр. Но время «чистого», ничем не замутненного хранения в нем оказалось меньше 0,1 с. Оно меньше времени одной зрительной фиксации и близко к времени инерции зрения. Если бы оно было большим, то мы были бы невосприимчивы к настоящему и видели только уже прошедшее. Наличие великих мнемонистов, подобных Шерошевскому, описанному А.Р. Лурия, лишь подтверждает сказанное. Мы, конечно, можем утешать себя тем, что в каждом из нас «сидит» великий мнемонист Ш. Память сенсорного регистра не ограничена по объему, но она сверхкороткая, и мы не подозреваем о ней. Памятливость нашего внутреннего Ш. не распространяется дальше, чем на 70 мс. Уже кратковременная память, включая иконическую, не говоря уже о долговременной памяти, разделяет свойства, присущие действию и деятельности, зависит от задач, целей, мотивов, предметного содержания, на которые направлены мнемические акты. Поэтому автор книги Т.П. Зинченко опирается на исследования памяти, выполненные нашим отцом Петром Ивановичем Зинченко (1903-1969), в которых он трактовал ее как мнемическое действие и мнемическую деятельность. Примечательно, что он начал свои исследования памяти с забывания и воспроизведения и показал, что не только воспроизведение, но и забывание есть действие. Каждому на собственном опыте известно, что осуществить такое действие порой труднее, чем запомнить.

Сочетание в памяти консервативных и динамических свойств остается загадочным. Однако это такая загадка, решение которой не предполагает исключения или вычитания какой-либо группы свойств. И те и другие в равной степени обеспечивают то, что принято называть хорошей памятью. Хорошая - не значит буквальная, скорее, - осмысленная.

Именно сочетание консервативных и динамических свойств памяти делает ее живым органом, даже организмом. Н.А. Бернштейн уподобил человеческое движение живому существу. Это справедливо и для памяти. Память как дериват деятельности и одна из ее форм способна к внутреннему движению и самодвижению. Напомню, что А.Н. Леонтьев настаивал на «внутреннем движении деятельности». Эти сюжеты интересно рассматриваются в книге Т.П. Зинченко.

Психолого-педагогический пафос исследований П.И. Зинченко был направлен против механического запоминания. От него мы с Т.П. Зинченко впервые услышали полный вариант средневековой заповеди учителя: «Повторение - мать учения и прибежище ослов». Непроизвольное осмысленное, опирающееся на понимание и умственные действия, запоминание более продуктивно, чем произвольное, не использующее в должной мере интеллектуальные средства. Трудности узнавания ведут к более тщательному ознакомлению; трудности воспроизведения - к лучшему пониманию, требующему разнообразных способов обработки материала.

Т.П. Зинченко продолжает линию исследований П.И. Зинченко и его учеников (П.Б. Невельский, Г.К. Середа, Г.В. Репкина, С.П. Бочарова, Л.М. Житникова, М.Д. Густяков и др.), направленных на обогащение понимания памяти, на поиск путей более эффективного ее использования в жизни и деятельности, в том числе, разумеется, и в учебной деятельности. Позволю себе сказать, что мы с сестрой до сих пор испытываем на себе влияние П.И. Зинченко. Ему в этом году исполнилось бы 95 лет. Мы оба причастны к исследованиям памяти. Его влияние сказалось и на третьем поколении. А.В. Зинченко изучает особый вид памяти - ностальгию, в том числе и на собственном опыте.

Ностальгические мотивы, правда, совсем другого рода, имеются и в новой книге Т.П. Зинченко. Она посвящена экспериментальной психологии памяти. К сожалению, в последние годы в отечественной психологии экспериментальные исследования встречаются не так часто. Настоящая книга является напоминанием об увлекательном предмете исследований. Она, наряду с методологическими и теоретическими аспектами изучения памяти, содержит подробную характеристику методов ее исследования. Заслуживает внимания экспериментально-психологический практикум, который адресован не только студентам, но и начинающим исследователям процессов памяти. Полезен и словарь психологических терминов, приведенный в конце книги. Вернусь к началу. После прочтения книги читатель поймет, что жалобы на память не имеют под собой достаточных оснований. Жаловаться можно лишь на самих себя по поводу бесталанного использования такого замечательного инструмента, каким является человеческая память.

В.П. Зинченко Ноябрь 1998г.