Клинический опыт

 в раздел Оглавление

«Мотивация и личность»

Глава 5

Клинический опыт

Практически в любой работе по психотерапии мы находим сообщения о том, что жестокость, гнев, ненависть, деструктивные желания, стремление к мщению и прочие агрессивные импульсы обнаруживаются абсолютно у всех людей, что они присущи каждому человеку, если не в явной, то в скрытой форме. Опытный психотерапевт ни за что не поверит пациенту, если тот заявит, что никогда не испытывал ненависти. Терапевт тут же сделает вывод, что его клиент подавляет или вытесняет свою ненависть. Ведь он уверен в том, что ненависть свойственна каждому человеку.

Однако, как показывает психотерапевтическая практика, рассказ пациента о своих агрессивных, деструктивных импульсах, их "проговаривание" (без поведенческого осуществления) приводит к тому, что он частично освобождается от присущей ему агрессивности – он реже испытывает ненависть, и эта ненависть теряет свое невротическое содержание, становится более реалистичной. Короче говоря, успешная психотерапия (или процесс личностного роста, устремленность к здоровью и зрелости) имеет своим результатом те же феномены, которые обнаруживаются у самоактуализирующихся людей:

  1. эти люди испытывают ненависть и злость гораздо реже, чем среднестатистический человек; 
  2. их агрессивные тенденции не исчезают, а меняют свое качество, преобразуются в праведное возмущение, в умение постоять за себя, в негодование по поводу несправедливости и т.п., то есть агрессия теряет свое нездоровое качество и становится здоровой тенденцией;
  3. самоактуализирующиеся люди не боятся своих гневных переживаний, если они гневаются, то от всей души, на всю катушку. Есть гнев и есть не-гнев, так вот этот не-гнев можно понимать как полу-гнев, как обузданного жеребца, в ярости грызущего удила. Но если мы будем понимать, что есть гнев праведный, а есть гнев неправедный, то надобность в узде и в насилии над собой отпадет.

Эти "данные", однако, не могут служить доказательством выдвинутой нами гипотезы. Весьма характерно, что Фрейд, несмотря на свой обширный клинический опыт, относил гнев к разряду инстинктивных реакций. Такого же мнения придерживаются и его верные последователи, хотя некоторые неофрейдисты, такие, например, как Фромм и Хорни, уже пришли к выводу, что природа гнева не инстинктивна.

Данные эндокринологии, генетики и других наук

Желание выявить все возможные источники агрессии заставляет нас обратить внимание на данные, накопленные в этой сфере эндокринологией. Мы обнаруживаем, что и здесь все выглядит достаточно просто до тех пор, пока мы имеем дело с низшими животными. Кажется, никто уже не сомневается в том, что половые гормоны, а также гормоны, вырабатываемые надпочечной железой и гипофизом, определяют такие характеристики особи, как агрессивность, пассивность, доминантность. Картина несколько осложняется тем фактором, что работа всех желез внутренней секреции тесно взаимосвязана. Это особенно справедливо тогда, когда мы имеем дело с эндокринологией человека, – в данном случае прямолинейная интерпретация данных становится просто невозможной. Однако, несмотря на всю сложность вопроса, мы не имеем права обходить его стороной. Эндокринология подтверждает наши предположения о том, что агрессия, готовность и способность к борьбе, к самоутверждению каким-то образом связана с мужским началом, с мужскими гормонами. Обнаружено также, что у разных людей вырабатывается разное количество адреналина и норадреналина, и что эти гормоны служат одной из детерминант наступательного поведения. Мне думается, настало время объединить данные, накопленные эндокринологией, с данными психологии, провести новые исследования на стыке этих двух наук, – такие исследования, несомненно, расширят и углубят наше Понимание проблемы.

Совершенно особое значение имеют для лучшего понимания поднятой нами проблемы данные генетики, знания, полученные благодаря непосредственному изучению генов и хромосом. Например, не так давно совершенное открытие, согласно которому мужчины с двойной мужской хромосомой (то есть с двойной дозой мужской наследственности) отличаются склонностью к бесконтрольной ярости, со всей очевидностью демонстрирует нам, насколько бессмысленны попытки некоторых ученых объяснить человеческое поведение только средовыми влияниями. Даже самое мирное общество, общество, в котором созданы самые благоприятные, совершенные социально-экономические условия, не застраховано от насилия и жестокости, – просто некоторые люди устроены таким образом, что не могут не проявлять агрессии. Это открытие заставляет нас вновь обратиться к не раз обсуждавшемуся, но до сих пор не решенному вопросу: не выступает ли агрессивность, жестокость неотъемлемой характеристикой мужчины, не существует ли специфически мужской, или специфически юношеской потребности в сопернике, с которым можно вступить в единоборство, потребности во враге? Данные некоторых исследований, полученные как на взрослых людях, так и на детях, как будто позволяют нам утвердительно ответить на этот вопрос. Но мы не знаем пока, в какой степени эта потребность врожденная, насколько сильна ее биологическая составляющая. Ответ на этот вопрос – дело будущего.

Я мог бы привести здесь данные, полученные представителями множества наук – истории, социологии, семантики, науки управления, политики, мифологии, медицины, психофармакологии и других, но не вижу необходимости перечислять их хотя бы потому, что вопросы, сформулированные мною в начале этой главы, это эмпирические вопросы, а значит, рано или поздно мы найдем ответы на них. Конечно, Интеграция данных, полученных в самых разных сферах человеческого знания, влечет за собой возможность, а быть может, и необходимость междисциплинарных исследований. Во всяком случае, даже поверхностное сопоставление имеющихся в нашем распоряжении данных заставляет нас отказаться от упрощенного, дихотомичного, черно-белого способа мышления, при котором инстинкт, наследственность, биология, с одной стороны, и среда, социум, научение, с другой, понимались как две полярные, взаимоисключающие силы. Несмотря на всю бесплодность этого противопоставления, до сих пор можно услышать отголоски этой старой полемики, суть которой чрезвычайно проста и выражается вопросом: "Наследственность или среда?" Но мы уже знаем, что деструктивность имеет множество источников. Мы уверенно можем заявить, что культура, среда и научение служат тремя источниками деструктивности. Не столь уверенно, но в какой-то степени обоснованно мы можем также предполагать, что существенную роль играют здесь и биологические факторы. По крайней мере, нам придется принять как факт, что гнев и агрессия представляют собой неотъемлемую часть человеческой натуры, хотя бы по той причине, что человек не всегда имеет возможность удовлетворить свои базовые потребности, что фрустрация неизбежна и человеку природой предопределено реагировать на фрустрацию гневом и агрессией.

Мы наконец-то освобождаемся от необходимости выбирать между всемогущим инстинктом и всесильной средой. Позиция, представленная в данной главе, выше этого противопоставления, оно становится ненужным, излишним. Мы можем иначе посмотреть на наследственность и на другие биологические детерминанты, они уже не требуют от нас "всего или ничего", мы уже не рассуждаем о том, обусловлена ли деструктивность биологическими факторами, нас тревожит другой вопрос: в какой мере она определяется ими? Эмпирические данные указывают на то, что биологические детерминанты человеческого поведения, несомненно, существуют, но у большинства индивидуумов проявляются слабо и легко могут быть подавлены, заглушены в процессе научения, под воздействием других факторов, связанных с социализацией. Биологические детерминанты человеческого поведения настолько фрагментарны, что их сложно сопоставить с инстинктами, обнаруживаемыми у низших животных, скорее, имеет смысл говорить о рудиментах животных инстинктов. Мы склонны однозначно заявить, что у человека нет инстинктов, а есть лишь остатки инстинктов, "инстинктоидные" потребности, врожденные возможности и способности. Более того, клинический опыт и наблюдение за конкретными людьми показывают, что в этих слабых инстинктоидных тенденциях нет ничего плохого, злого или порочного, – напротив, они хороши, полезны и желательны, их можно и нужно поощрять, поддерживать, развивать, и именно в этом заключается главная функция общества и культуры.