«Консультирование и психотерапия»

ЧАСТЬ II. ВВЕДЕНИЕ В КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ

Глава 4. Создание атмосферы терапевтических взаимоотношений

Проблема ограничений

Может показаться, что дискуссия по поводу четко ус­тановленных ограничений в терапевтической ситуа­ции - это в чем-то искусственная и вовсе не обязательная процедура. Но это весьма далеко от истины. В каж­дой терапевтической ситуации есть свои ограничения, и терапевт любитель, к своему огорчению, может обнаружить огромное их количество. Терапевт хочет быть источником помощи для ребенка в ситуации консуль­тирования, хочет каким-то образом проявить свой интерес к подростку. Если ребенок просит подарить ему что-то, должен ли консультант идти на это? В какой мо­мент он должен остановиться? Если ребенок хочет физической нежности, следует ли терапевту проявить ее? Если да, то необходимы ли тут ограничения? Если ребенок хочет, чтобы консультант заступился за него перед родителями или учителями, должен ли он это делать? Как часто? Один трудный подросток захотел понаблюдать за консультантом в туалете. Разрешить ли ему это? 

Други­ми словами, в любой терапевтической ситуации - будь то взрослый или ребенок - клиент высказывает свои просьбы, выражает ожидания, по отношению к которым консультант должен занять определенную позицию. Любитель или недостаточно опытный консультант, име­ющий вполне благие намерения, обеспокоенный тем, чтобы не обидеть клиента, склонен соглашаться со все­ми этими требованиями, делать практически все, что клиент будет воспринимать как помощь. Он идет на это до тех пор, пока запросы, касающиеся времени, внимания, любви или ответственности, не возрастут до такой степени, что консультант уже будет не в состоянии их выполнить. Тогда его внимание или желание помочь пе­реходит в отчуждение и антипатию. Он обвиняет своих клиентов и отвергает их. В результате клиент чувствует, что еще один человек предал его, что еще один человек, который выдавал себя за способного помочь, на самом деле не справился с этим. Клиент может ощутить ост­рую, иногда не проходящую обиду из-за этой неумелой попытки консультирования.

Поэтому любая терапевтическая ситуация имеет свои ограничения. Единственный вопрос - четко ли опреде­лены эти границы, понятны ли они клиенту и помогают ли они в работе? Или же клиент в момент острой нужды вдруг неожиданно обнаруживает эти ограничения и вос­принимает их как барьеры, воздвигнутые против него? Очевидно, что первый вариант предпочтительнее. Давайте рассмотрим, каковы самые общие формы подобных ог­раничений.

Ограничение ответственности. Одно из ограничений, которое консультант должен четко обозначить, - степень принимаемой на себя ответственности за проблемы и поведение клиента. В соответствии с гипотезой, выдвину­той в первой главе, ясно, что ответственность эффектив­нее всего оставлять за клиентом. Одна из самых распространенных проблем психотерапии и один из наиболее важных моментов стимулирования роста, если действо­вать конструктивно, - это настойчивое желание клиента, заключающееся в том, чтобы консультант взял на себя его проблемы. Например, миссис Д. обратилась за помощью вместе со своей двенадцатилетней дочерью, которая не ладила со своей сестрой, плохо училась в школе, без­дельничала и проводила время в мечтаниях, и, что бы ни говорила ей мать, она ни на что не реагировала. После первой консультации, носившей диагностический харак­тер, миссис Д. решает прийти к терапевту вместе с дочерью. Вот отрывок из ее первой беседы с терапевтом (фонограмма).

Женщина повторяет свои жалобы, подчеркивая, что Салли не думает о своих обязанностях. Она продолжает:

С. Другие девочки в семье просто замечательные, то есть я имею в виду - они вполне нормальные и приспособлен­ные. У них есть свои промахи и успехи, бывает подавленное состояние, но бывает и радостное - ну, вы понимаете, ни­чего экстраординарного, и с ними так легко ладить, они очень хорошо учатся в школе, просто прекрасные девочки. Но Салли...
К. Но Салли?..

С. Маленький дьяволенок! Она сводит меня с ума! Итак, если вы хотите о чем-то спросить у меня, я буду отвечать, стараясь изо всех сил.
К. Хорошо, миссис Д., почему бы вам не рассматривать эту встречу, так же как и последующие, как простую беседу, когда мы можем просто поговорить об этом, вместо того, чтобы мне задавать вам вопросы и выслушивать ваши отве­ты. Другими словами, вы, вероятно считаете, что рассказа­ли о Салли и о других детях все, но вряд ли это так; я хочу сказать, что здесь как раз то место, где вы и я можем просто поговорить о ваших проблемах.

Из этого отрывка мы видим, что женщина явно пыта­ется передать инициативу и, по мере вовлечения в свою проблему, ответственность в руки консультанта. Она будет отвечать на вопросы, пока он будет решать проблему. Однако краткого объяснения специфики их взаимоотно­шений вполне достаточно, чтобы начать конструктивное обсуждение проблем поведения Салли и ее собственных установок по этому поводу. Тем не менее к концу беседы вопрос ответственности возникает снова. Мать постоян­но подчеркивала то, что Салли никогда не удастся чего-то достичь, если она не закончит среднюю школу. Продолжение записи:

К. Вы считаете, что будущее Салли не так уж безоблач­но? (Пауза.)
С. Да, но она могла бы попытаться измениться, чтобы избежать подобных неприятностей.

К. А вы одна из тех, кто сомневается в этом, не так ли?
С. Нет, я не сомневаюсь, но - но дело в том, что хочет­ся, чтобы твои дети добились чего-то большего, чем просто плыли по течению.

К. Да, вы хотите, чтобы это случилось с Салли, но не ве­рите, что это возможно?
С. Нет, я верю, но если бы вы только смогли найти то, что заставит ее осознать, что ей следует обращать внимание на некоторые вещи...

К. Вы думаете, мы смогли бы это сделать?
С. Э... ох, я не могу этого сделать. Я пыталась годами, и учителя в школе - тоже, и помощь ваших коллег нам пред­лагали, и мы думали, вот - вы изучили предмет и должны были... если я правильно понимаю цель нашей беседы, вы должны найти то, что нужно. Я немного изучала психологию и понимаю, что это то, к чему люди должны прислушиваться, но я не могу представить себе, как достучаться до нее, и учителя в школе тоже не могут.

К. И вы, видимо, думаете, что вы уже перепробовали все возможное?
С. Да.

К. То есть все зависит от нас...
С. Да, м-м. Я хотела бы отдать все в ваши руки, потому что... ну... если вы не сможете обнаружить то, что беспокоит ее, какую-то скрытую причину или что-то в этом роде, тогда нам просто придется оставить все как есть - пусть делает все, как хочет.

К. И если мы не найдем чего-то, что сможет помочь, то...
С. Тогда будем делать то возможное, что в наших силах.

К. Тогда вернемся к тому, с чего мы начали.
С. Да.

К. Вот Салли, и для нее ничего нельзя сделать...
С. Ну, я не знаю, я бы не сказала - вам нравится все пре­увеличивать (смех), все представлять в черном цвете. Нет, я бы не сказала, что все так плохо, как, похоже, вам представляется.

Перед нами прекрасный пример настойчивости, ко­торую демонстрирует клиент, пытаясь все-таки перело­жить решение проблемы на плечи консультанта. Однако в конце эпизода консультант, будучи недостаточно опыт­ным терапевтом, ведет себя весьма неудачно. Вместо того чтобы помочь матери осознать, что она не может оставить решение проблемы консультанту, как бы ей ни хотелось этого, и что консультант не будет брать на себя такую от­ветственность, как бы он ни стремился помочь ей, он сводит весь разговор к обсуждению возможных причин поведения Салли. Соответственно, терапевтический процесс временно теряет направление. Если бы он использовал момент для того, чтобы дать понять женщине, что помощь, которую он может предложить ей, заключается в том, чтобы способствовать ее осмыслению собственного отношения к проблемам Салли, а также, чтобы найти способы, позволяющие матери управлять своим отноше­нием наиболее конструктивно, то был бы затронут весь­ма плодотворный в терапевтическом смысле вопрос. Женщина смогла бы осознать, что данная терапевтическая ситуация служит только для получения ею необходимой помощи для установления контакта с Салли, подобно тому, как согласно ее ожиданиям Салли должна вынести нечто подобное из терапевтического контакта с другим консультантом. Тогда бы она могла именно так воспри­нимать терапию и пойти дальше в осознании собствен­ной роли в данной ситуации. (Или она могла бы отказать­ся от подобной терапии, что было бы вовсе нежелатель­но, но все же конструктивно, чем ее дальнейшее движение по ложному пути.)

Весьма кстати проиллюстрировать на другом примере последствия неудачной попытки установить границы от­ветственности в терапевтической ситуации. Высокоодаренный первокурсник, двадцати одного года, привлек к себе внимание своего преподавателя, так как опаздывал на занятия, пропускал уроки, плохо учился, несмотря на прекрасные способности. Преподаватель напоминал ему несколько раз о его учебных обязанностях, которыми юноша пренебрегает, и в конце концов назначил ему встречу для беседы с консультантом. Дик пришел на се­анс не в назначенное время, и, когда консультант обратил его внимание на это, Дик попросил организовать бе­седу прямо сейчас. Просьба была принята, и он проговорил о своих проблемах целых три часа. После этой беседы Дик опять пропустил занятия и под предлогом обычного визита с целью возвращения книг опять остался погово­рить. Перед нами отчет консультанта.

Поговорив немного о каких-то пустяках, Дик опять погру­зился в свои проблемы, связанные с медлительностью, рас­сеянностью и т.д. Когда я спросил, что он собирается предпринять в связи с этим, он объявил, что это моя работа, и что я, наверное, и до него проделывал то же самое со мно­гими людьми, и что мне, вероятно, будет приятно наблю­дать, как кто-то еще успешно выйдет из такого беспорядоч­ного состояния, в котором он находится. Когда я возразил, он сказал, что, конечно, мне не стоит беспокоиться, если я не хочу. Но он надеется, что я именно это имел в виду, когда говорил, что я здесь для того, чтобы помогать, где бы помощь ни потребовалась. Когда я мягко намекнул ему, что я не могу думать за него, что ему следует это делать самостоятельно, он напомнил мне, что ему не удавалось самому переделать себя все эти годы, что он надеется, что мне будет интересно и т.д. Дебаты закончились вничью.

Ясно, что это случай весьма посредственного консуль­тирования. Как консультант мог допустить ситуацию, в которой возможны такие разговоры? Ответ, главным образом, нужно искать в полном отсутствии всяких попы­ток определить либо словами, либо действиями круг обязанностей консультанта. Терапевт взял на себя ответственность за учебные обязательства студента, за его пропуск назначенного сеанса и согласился помочь в любых ситуациях, когда ему потребуется помощь. Студент усвоил это, полностью завладел ситуацией, определив время для сеансов и их продолжительность, и в довершение всего еще и потребовал, чтобы консультант решил все его проблемы. Консультант вынужден был защищаться, не желая признавать того, что Дик зашел слишком далеко, поэто­му принялся дискутировать о том, какую именно ответственность должен принять на себя студент, вместо того чтобы помочь юноше осознать свое желание быть полностью зависимым, паттерн, который уже проявился в его реакции на учебные ситуации. Неудивительно, что при следующей встрече юноша захотел, чтобы консультант действовал как его секретарь.

Он вошел крайне возбужденный и спросил меня - не могу ли я найти кого-то, кто смог бы стенографировать за ним все его мысли и потом восстановить все для завтрашней газеты? Не мог бы я это сделать? Нет? Тогда не мог бы я по­слушать его, пока он будет излагать свои идеи?..

Теперь уже студент чувствует, что он полностью управ­ляет ситуацией. Но это уже ни в коем случае не терапия. Ситуация стала очередной ареной, где он может реализовывать свои привычные паттерны. Если бы были установ­лены соответствующие ограничения, то могла бы возник­нуть ситуация, при которой Дик пытался бы пустить в ход свои обычные модели поведения, но ему помогли начать осознавать их, а не поощряли бы его стремления к зависимости и господству.

Ограничение времени. Отдельного упоминания заслу­живает вопрос временных ограничений. Временные рам­ки обсуждались различными авторами так, будто они имеют какой-то мистический смысл. Конец сеанса рассмат­ривался как разлука, приобретающая символический смысл травмы разлучения при рождении. Несмотря на то, что подобные взгляды могут содержать в себе элемент истины, маловероятно, что такие умозрительные заклю­чения могут принести реальную пользу. Временные ограничения для терапевтической ситуации, как и любые другие ограничения, нужны для того, чтобы снабдить ситуа­цию консультирования всеми разнообразными аспекта­ми жизненной ситуации. Временные рамки задают произвольные человеческие ограничения, к которым клиент должен научиться приспосабливаться. Несмотря на то, что это, возможно, микроскопически ничтожный вопрос по сравнению с проблемами реальной жизни, все равно от­ношение к временным ограничениям позволяет проявиться всем тем чувствам и поведенческим стереотипам, посредством которых индивид реагирует на более важные проблемы. Клиент может оказывать сопротивление по отношению к этим рамкам и самому терапевту. Он может обижаться, рассматривать эти ограничения как очевид­ное неприятие его со стороны терапевта. Он может пы­таться, как в только что описанном случае, отбросить любые рамки и управлять ситуацией. Он может отомстить за это, опоздав на следующий сеанс или вообще не прий­ти на него. Несмотря на то, что он может реагировать на это разными способами, которые вполне естественны для его личностной манеры поведения в реальной жизни, есть одно большое отличие. В терапевтической ситуации те­рапевт не обсуждает этот вопрос и не реагирует на такое поведение клиента эмоционально. Он просто пытается прояснить чувства индивида, скрывающиеся за таким его поведением. Более подробно мы рассмотрим это в следу­ющей главе.

Опыт показывает, что терапия гораздо успешнее про­двигается вперед, если временные ограничения приняты и их придерживаются обе стороны. Но это не означает, что им следуют с жесткой неизбежностью. Консультиро­вание - это человеческое взаимодействие, а не механический процесс. Было бы лучше сказать, что эти ограничения сохраняются с полным пониманием того, что кли­енту хотелось бы их нарушить.

Типичный пример детской реакции на временные ог­раничения в терапевтической ситуации представляет собой случай с Тэдди, семилетним мальчиком. Его привели в исследовательское учреждение для наблюдения по просьбе отдела работы с несовершеннолетними при суде по причине его неуправляемости, вспышек гнева и раздражительности. Его мать вынуждена была обратиться в суд, так как не могла с ним справиться. Ниже приводятся отрывки из второй и третьей терапевтической беседы, хотя у психолога было еще несколько контактов с ним в изоляторе. Он играет в игру, где требует, чтобы психолог считала, сколько раз он нажмет на курок игрушечного пис­толета. Когда он замечает, что она делает пометки, он тре­бует, чтобы она считала все время:

К. Ты хочешь, чтобы я все свое внимание обратила на тебя, не так ли?
С. Да. (Продолжает свою игру.) К. Я не могу считать в то время, когда пишу.
С. А зачем это тебе?

К. Тебя злит, когда я это делаю?
С. Нет, не злит. (Пауза.) Сколько времени?

К. Десять минут прошло. У тебя есть еще десять минут. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь, даже если полчаса еще не пройдут.
С. (Очень решительно.) Нет! (Начинает стрелять по двум солдатам, которых положил на пол.) Время закончилось?
К. Нет, у тебя есть еще десять минут.

Хотя трудно сказать что-то позитивное относительно такого короткого отрывка, все далее сказанное представ­ляется довольно существенным. Первоначально Тэдди настроен положительно, демонстрируя свое желание зав­ладеть полностью вниманием терапевта. Когда он видит, что ее заинтересованность в нем все же не позволяет ему управлять ею, он начинает злиться. Он не осмеливается открыто выражать свой гнев, даже когда ему предостав­ляется такая возможность. Именно поэтому в этом месте он думает о том, чтобы уйти, что является косвенным выражением враждебности. Консультант не прогоняет его, но и не уговаривает остаться. Это время принадлежит ему, и он может использовать его по своему усмотрению. Вот именно такой способ предоставления свободы внутри определенных рамок становится помогающим. Справившись с этим маленьким инцидентом, Тэдди более адекватно воспринимает тот факт, что потребность во внимании и негодование по отношению к объекту его привязанности, желание уйти и желание остаться - все это части его самого, и он должен управлять ими сам. Его стрельба по солдатам - это выход его чувств. Он продол­жает вести себя агрессивно, переспрашивая, который час. Когда консультант сообщает ему наконец, что время ис­текло, Тэдди отвечает: “Нет, не истекло”, но откладывает игрушки и уходит, говоря в ответ, что ему хотелось бы прийти на следующий день.

В следующий раз первые десять минут он занят доволь­но агрессивной игрой в солдатики и воздушным шари­ком, угрожая лопнуть его прямо над головой консультанта.

К. Тебе нравиться пугать меня.
С. Я не могу завязать его. (Он протягивает сдувающийся шарик.) Завяжи здесь. Завяжи мне здесь.

К. (Завязывая шарик.) Тебе нравится указывать, что мне делать.
С. (Играет с шариком как с мячом, с силой ударяя его о стены по всему кабинету.) Сколько минут осталось?

К. У тебя еще двадцать минут, но ты можешь уйти прямо сейчас, если захочешь. Ты можешь уйти в любое время. (Тэд­ди сбрасывает книгу со стола, прячет шарик.) Мы должны быть осторожны, чтобы ничего больше не испортить в ком­нате, правильно?
С. Куда мы положим шарик, когда закончим?

К. Я думаю, ты можешь найти ему место в шкафу, потом сможешь снова найти его, когда придешь сюда.
С. (Подходя к консультанту и поднимая два пальца.) Я останусь сегодня на два часа, можно?

К. Правило таково, что ты можешь оставатаея на полча­са каждый день.
С. Кто устанавливает правила?

К. Это правило, которое мы установили, когда ты начал приходить сюда. Ты должен приходить на полчаса каждый день. Но тебе хочется остаться подольше?
С. Да. (Играет с шариком.) Сколько еще минут?
К. Пятнадцать.

В течение оставшегося времени Тэдди еще около семи раз спрашивал, сколько осталось минут. Когда в запасе осталась одна минута, Тэдди принялся бешено гонять машины, но по истечении времени оставил все игрушки и побежал вниз по лестнице.

Кому-то может показаться, что обсуждение временных ограничений - бесполезная или бессмысленная вещь. На самом деле это помогает структурировать ситуацию таким образом, что клиент может достаточно эффективно ее использовать. Единственный недостаток в приведенном отрывке состоит в том, что консультант был в некоторой степени испуган этой ответственностью за установление временных границ. Ее фраза “Мы установили это прави­ло” имела бы большее терапевтическое воздействие, если ее заменить на фразу “Я установила такое правило” или “Это одно из правил, которое здесь установлено”. Такое утверждение накладывает определенные и ясные ограни­чения на взаимоотношения - ограничения, на которое ребенок может так или иначе отреагировать. Оно не нравится ему, но он понял, что может принять его.

Допустимые границы агрессивного поведения. Еще одно ограничение, касающееся исключительно игровой тера­пии с детьми, связано с возможным нанесением ущерба. Хотя ребенку предоставляется полная свобода действий для отыгрывания враждебности - в конкретной комнате с конкретными предметами - это не абсолютная свобо­да. Можно показать это на нескольких примерах. “Мы можем сколько угодно шуметь здесь, но не в холле”. “Ты можешь играть с любыми вещами на этой полке и делать с ними все, что захочешь, но не можешь брать книги и вещи на той полке”. Простого замечания: “Я знаю, ты очень зол на меня сегодня утром” - обычно бывает достаточно, чтобы предотвратить нападение на терапевта, поскольку потребность в агрессивном поступке ослабе­вает, когда чувство осознано. Однако иногда может возникнуть необходимость выразить ограничение конкрет­ными словами: “Ты можешь сердиться на меня сколько угодно, но ты не можешь ударить меня”. Начинающие терапевты не уверены в том, что ребенок, особенно с проблемой адаптации, усвоит эти ограничения. Они вновь недооценивают значение четко заданной, тщательно организованной ситуации. Автору известны только такие слу­чаи открытого и полного игнорирования всех допустимых границ (эти примеры, как правило, изучались и проверялись), когда имело место весьма скверное управление те­рапевтическими отношениями.

Одна из проблем, которая возникает в связи с установ­лением ограничений деструктивного поведения, доста­точно хорошо показана на примере истории Джесси Тафт, речь идет о маленькой девочке, которая любила высовы­ваться все дальше и дальше из окна, чтобы увидеть снару­жи как можно больше. Д-р Тафт совершенно справедли­во посчитала необязательным накладывать ограничение на подобное действие, которое никоим образом не затра­гивает права других людей. Когда она дала понять, что вся ответственность остается на ребенке и что она может упасть, если захочет, девочка стала осторожней (Taft Jessie. “The Dynamics of Therapy”, p.60. New York: The Macmillan Company, 1933.). Исходя из соображений здравого смысла, подразумевается, что терапевтическая ситуация должна содержать как можно меньше возможностей для по-настоящему опасных дей­ствий. И ребенок, и терапевт могут более конструктивно работать с символическими формами выражения агрессии.

Допустимые пределы привязанности. Одно из самых важных ограничений в терапевтической ситуации — оп­ределение допустимой степени эмоциональной вовлеченности со стороны терапевта. Несмотря на то, что этот воп­рос наиболее остро стоит при работе с детьми, он важен и должен учитываться при работе с пациентами всех возрастных групп. Он может возникнуть, например, в связи с возможными подарками. Также он имеет отношение к желанию быть зависимым от консультанта, о чем уже было рассказано. Он может проявиться при наличии у клиента желания продолжить отношения на социальном уровне за пределами терапевтического кабинета. Он может встать, когда речь идет о других детях, которым также на­значаются встречи с психотерапевтом. Давайте проиллю­стрируем это на нескольких примерах.

Консультант, работающий в подростковом интернате, проводит сеанс с девушкой по имени Дороти. При пер­вой беседе девушка выразила желание послать небольшой подарок своей матери. Консультант покупает ей что-то и отдает. В следующий раз Дороти тактично намекает, что хочет конфет, и это желание также выполняется. Немно­го позже следует еще одна просьба о конфетах, которая снова удовлетворяется. На последующих встречах запро­сы увеличиваются. Дороти хочет уже конфет определенного сорта, а также специальную бумагу. Все это может показаться довольно безвредным. Однако это не самый продуктивный метод воздействия в терапии. Конечно, Дороти нравятся те люди, которые дарят ей подарки. Но может ли она признать тот факт, что такая привязанность имеет границы? Может ли она научиться принимать отношения, которые не сопровождаются ежедневными подарками? Может ли она осознать, что отказ от них вовсе не обязательно подразумевает отвержение? Терапия, я не устаю это подчеркивать, не означает быть просто “милым” с человеком, имеющим проблемы. Она помогает этому человеку достичь осознания собственного “я”, чтобы нормально приспособиться к человеческим отношениям с их позитивными и негативными аспектами.

Сравним эпизод с подарками для Дороти со следую­щим отрывком, описывающим разрешение д-ром Тафт подобной же ситуации с семилетним Джеки, полностью отвергнутым ребенком, для которого подарки естествен­но символизируют отношения привязанности. Во время четвертой встречи Джек находит магнит и просит разрешить взять его домой. Д-р Тафт отказывает, объясняя, что другие дети здесь с ним тоже играют. Поиграв с ним не­которое время, он говорит:

Д. Если я что-то принесу, я могу взять магнит домой?
Т. Что ты имеешь в виду, Джек?

Д. Если я оставлю какую-нибудь из своих игрушек здесь, можно мне взять его?
Т. Какую игрушку ты мне принесешь?

Д. Ну, я даже не знаю. Я должен пойти домой и посмот­реть. Я не понимаю, почему мне нельзя взять домой магнит. А что тогда можно взять?
Г. Только то, что ты рисуешь или вырезаешь.

Д. Они мне не нравятся.
Т. Нет, Джеки, я уверена, что это не так.

Д. Что еще можно взять? Можно я возьму маленькую скамеечку?
Т. Нет, больше ничего. Только рисунки и вырезанное. (Джек выглядит очень недовольным.) Это тебя злит, да?

Д. Да, злит.
Т. Ну, может, когда-нибудь ты простишь меня.

Д. Но почему мне нельзя взять его?
Т. Потому что таковы правила, Джек. (Он начинает до­вольно бурно носиться по комнате, разбрасывая игрушки, и наконец поднимает табуретку в воздух, как бы собираясь швырнуть ее на пол.) Ты чувствуешь себя так, что тебе хоте­лось бы сделать что-нибудь плохое, не так ли, Джек? (Он отбегает в сторону и начинает кидаться подушками.) Я ду­маю, тебе хотелось бы таким образом шокировать меня, Джек. (Он не согласен с этим. Носится по комнате, как в приступе бешенства, но не доходит до крайностей. Он поднимает табуретку в воздух, но довольно осторожно опускает ее.) - Там же, pp.155-156

Отверженный ребенок, как правило, жаждет подарков, и терапевт должен хорошо осознавать, что никакое их количество не сможет удовлетворить такого ребенка. Конструктивный подход состоит в том, чтобы помочь ребен­ку понять, что и привязанность и неприятие могут быть составляющими одних и тех же взаимоотношений и что эти отношения могут приносить удовлетворение, даже заключая в себе некоторое ограничение. Такой тип научения имел место в приведенном выше отрывке. Постепен­но ребенок учится принимать терапевтические отношения не за то, чем они не являются, а реалистично, таки­ми, каковы они есть. Если описанный выше случай по­нят правильно, это поможет объяснить, почему Джек в процессе терапии сумел построить удовлетворяющие взаимоотношения с его приемной матерью, что скорее всего было невозможно сделать без терапии.

Еще один пример может также указать на необходи­мость установления четко очерченных границ различных аспектов привязанности в терапевтической ситуации. Чарльз, одиннадцатилетний мальчик, направлен в клини­ку, поскольку до сих пор не научился читать. По-видимому, причины преимущественно заключались в том, что он по болезни пропустил важную часть занятий в первом клас­се и что его младшая сестренка, любимица всей семьи, ус­пешно справлялась с теми школьными заданиями, кото­рые у него не получались. Старания школы исправить его положение ни к чему не привели, но индивидуальные контакты с психологом в клинике очень быстро принесли результат. Постепенно в ходе этих сеансов на поверхность выходил все более и более глубокий материал - потеря дедушки, который был очень близок ему, а затем отъезд любимого брата, который женился и уехал из родительс­кого дома. По мере того как контакт становился более тес­ным, его отношения с консультантом с очевидностью перерастали во все большую привязанность и его интерес к улучшению чтения стал падать. Тогда психолог провел беседу у Чарльза в школе. Когда Чарльз узнал об этом, он выразил негодование, которое психолог пытался в большей мере объяснить, нежели просто принять как нечто ес­тественное. Затем с нарастающей обидой Чарльз сказал:

“Как же так, я рассказываю тебе так много, а ты мне - со­всем ничего!” Вместо того чтобы и дальше принимать свою роль терапевта, помогая осознавать и проясняя обиду мальчика, психолог ответил, что он готов рассказать ему о себе. Что бы он хотел узнать? Его ответ был совершенно искрен­ним для ребенка, который жаждет безграничной любви и внимания. Он сказал: “Я хочу знать о тебе все”. Психолог рассказал ему о себе, и чем больше он говорил, особенно о том, что у него были и другие близкие личные отношения, тем более враждебным становился мальчик. После этой беседы его ситуация вне клиники резко ухудшилась. Он стал плохо учиться и демонстрировал все более негатив­ные отношения. Его мать (по его требованию?) в конце концов прекратила контакты с клиникой.

Если бы психолог в этом случае стремился принять негативные чувства мальчика столь же открыто и просто, как принимал его положительные чувства, результат лечения мог бы оказаться совсем иным. Границы так и ос­тавались туманными и неопределенными, что сначала позволило Чарльзу думать, что он был единственным объектом привязанности терапевта, а в конце привело к тому, что мальчик остался с чувством, что его предали. Он решил, что терапевт не любит его, поскольку у него были и другие связи, другие контакты, без его участия.