«Наши внутренние конфликты»

Часть 1. Невротические конфликты и попытки их решения

Глава 1

Острота невротических конфликтов

Позвольте начать с утверждения: не только невротики имеют конфликты. Раньше или позже наши интересы, наши убеждения сталкиваются с интересами и убеждениями тех, кто окружает нас. А поскольку такие столкновения носят повседневный характер, внутренние конфликты составляют неотъемлемую часть всей человеческой жизни.

Действия животного в значительной степени определяются инстинктом. Его спаривание, забота о своем потомстве, поиски пищи, защитные действия против угрозы в большей или меньшей степени предписаны и находятся за пределами индивидуального решения. Наоборот, исключительным правом человека, как и его бременем, является способность делать выбор, необходимость принимать решения. Мы можем и обязаны выбирать между противоположными желаниями. Например, мы можем захотеть остаться одни и побыть с другом; в одно и то же время изучать медицину и музыку. Возможен также конфликт между желаниями и обязательствами: мы можем захотеть побыть с любимым человеком в то время, когда кто-нибудь находящийся в беде нуждается в нашей помощи. Мы можем разрываться между желанием соответствовать оценкам других и убеждением, что это могло бы вызвать о нас неблагоприятное мнение.

Наконец, возможен конфликт между двумя множествами ценностей, такой, например, когда мы убеждены, что необходимо согласиться на опасную работу в военное время, и одновременно убеждены, что обязаны выполнить долг перед своей семьей.

Вид, сфера действия и интенсивность таких конфликтов определяются большей частью той цивилизацией, в которой мы живем. Если цивилизация стабильна и традиции устойчивы, то разнообразие доступных нам выборов ограничено и диапазон возможных конфликтов между индивидами узок. Даже тогда, когда этих конфликтов в избытке. Верность чему-то одному может служить помехой чему-то другому; личные желания могут быть несовместимы с обязательствами перед группой. Но если цивилизация находится в состоянии быстрого изменения, когда принципиально противоречащие ценности и дивергентные способы жизни сосуществуют бок о бок, то выборы, которые должен делать индивид, многозначны и трудны. Индивид может соответствовать ожиданиям сообщества или быть инакомыслящим индивидуалистом, быть как все или жить в уединении, быть уважаемым или презираемым, верить в необходимость строгой дисциплины при воспитании детей или позволять им расти без сколько-нибудь заметного вмешательства; он может верить в различные моральные нормы для мужчин и женщин или полагать, что они должны быть одинаковыми, считать сексуальные отношения признаком внутренней близости людей или отделять их от проявлений любви; он может отстаивать расовую дискриминацию или стоять на точке зрения, что человеческие ценности не зависят от цвета кожи или формы носа, и т.д. и т. п.

Не приходится сомневаться, что выборы, подобные указанным, должны делать люди, живущие в нашей цивилизации, и поэтому можно было ожидать широкого распространения конфликтов указанного вида. Однако удивляет то, что значительная часть людей не осознает их и, следовательно, не участвует в их осознанном разрешении. Гораздо чаще они пассивны и подчиняются воле случая. Они не знают, где находятся; они вступают в компромиссы, не осознавая этого; они являются участниками конфликта, не подозревая об этом. При этом я говорю о нормальных людях, не имея в виду ни среднего, ни идеального человека, а только человека, не являющегося невротиком.

Должны поэтому существовать предпосылки осознания противоречащих друг другу элементов нашей духовной жизни и принятия решения в таких условиях. Таких предпосылок четыре. Во-первых, мы должны осознавать объект наших желаний и даже более того - объект наших чувств. Действительно ли нам нравится некоторый человек, или мы только полагаем, что он нам нравится, потому что нам это внушили? Действительно ли мы желаем стать адвокатом или врачом, или нас привлекает хорошо оплачиваемая и уважаемая профессия? Действительно ли мы хотим, чтобы наши дети были счастливы и независимы, или мы только говорим об этом? Большинство из нас затруднилось бы ответить на эти простые вопросы; иными словами, мы не знаем, что в действительности чувствуем или хотим.

Во-вторых, поскольку конфликты часто касаются убеждений, веры или моральных ценностей, их признание предполагает, что мы развили свою собственную систему ценностей. Просто заимствованные убеждения, не являющиеся частью нашего «Я», едва ли обладают достаточной силой, чтобы вызывать конфликты или служить ведущим критерием при принятии решений. Такие убеждения, если на них оказывается воздействие, легко заменяются другими. Если мы просто заимствуем ценности нашего окружения, то конфликты, существенные для нашего существования, не возникают. Если, например, сын никогда не сомневался в мудрости своего ограниченного отца, то вряд ли возникнет заметный конфликт, когда отец предложит ему выбрать профессию, отличающуюся от той, которую он сам предпочитает. Женатый мужчина, который любит другую женщину, находится в реальном конфликте; но если он не смог разобраться в своих взглядах на смысл брака, то просто выберет путь наименьшего сопротивления, вместо того чтобы признать существование конфликта и принять однозначное решение.

В-третьих, даже если мы признаем существование конфликта как такового, мы должны быть способны и готовы отказаться от одного из противоречащих убеждений. Однако способность к ясному и осознанному отказу очень редка, потому что наши чувства и убеждения связаны друг с другом, а также, возможно, потому, что в процессе их анализа большинство людей не чувствует себя защищенными и счастливыми настолько, чтобы вообще от чего-либо отказаться.

Наконец, принятие решения предполагает готовность и способность нести за него ответственность. Последнее включает риск принятия неверного решения и готовность разделить его последствия без обвинения других. Оно подразумевает наличие убеждений - «это мой выбор, мой поступок» и предполагает большую внутреннюю силу и независимость, чем та, которой, по всей видимости, обладает значительная часть людей в наше время. Зажатые, какими в действительности являются многие из нас, в удушающие объятия конфликтов - хотя и не признаваемых нами, - мы обладаем склонностью смотреть с завистью и восхищением на тех, чья жизнь, как нам кажется, протекает спокойно, без вызванных этими беспорядками расстройств. Такое восхищение может быть оправданным. Это могут быть сильные люди, создавшие свою личную иерархию ценностей, или люди, успокоившиеся потому, что за многие годы жизни конфликты и необходимость принятия определенных решений утратили для них разрушительную силу. Но эта внешняя видимость может оказаться обманчивой. Гораздо чаще из-за апатии, соглашательства и приспособленчества люди, которым мы завидуем, не способны к реальному участию в конфликте или к реальной попытке разрешить его на основании своих собственных убеждений. Следовательно, они просто следовали за событиями или преследовали непосредственную выгоду.

Сознательное участие в конфликтах, хотя это и способно доставлять страдание, может быть бесценным достоинством. Чем больше мы участвуем в своих конфликтах и ищем собственные решения, тем большей внутренней свободой и силой мы обладаем. Только тогда, когда мы готовы выдержать этот главный удар, мы можем приблизиться к идеальному состоянию - быть «капитаном своего корабля». Ложное спокойствие, проистекающее из внутренней тупости, никак не может быть предметом зависти. Оно вынуждает нас быть слабыми и делает легкой жертвой любого воздействия.

Когда конфликты концентрируются вокруг основных вопросов жизни, тем более трудно участвовать в них и разрешать их. Но если мы достаточно энергичны, то нет никаких оснований, почему мы не должны сделать это, хотя бы в принципе. Личная образованность могла бы значительно помочь нам жить с большим знанием самих себя и развивать свои собственные убеждения. понимание важности факторов, определяющих наш выбор, дало бы нам идеалы, за которые следует бороться, и тем самым дало бы направление нашей жизни1.

1 Обычным людям, просто задавленным внешними обстоятельствами, принесет значительную помощь книга Гарри Эмерсона Фосдика «О том, как быть подлинной личностью».

Трудности, присущие осознанию и разрешению конфликта, несоизмеримо возрастают, когда речь заходит о невротике. Следует указать, что невроз — это всегда вопрос степени. Когда я говорю о невротике, то неизменно имею в виду «человека в той степени, в которой он является невротиком». Для невротика осознаваемость чувств и желаний всегда представляет проблему. Часто единственными ясно осознаваемыми чувствами являются реакции страха и гнева на удары, нанесенные по уязвимым местам. Но даже и эти чувства могут быть вытеснены.

Те подлинные идеалы, которые действительно существуют, настолько становятся компульсивными, что лишаются всякой способности указывать направление. Под властью этих компульсивных тенденций способность отвергать теряет всякую силу, а способность брать на себя ответственность почти утрачивается.

Невротические конфликты могут быть связаны с теми же общими проблемами, которые сбивают с толку и нормального человека. Но конфликты невротиков и обычных людей настолько различны, что был поднят вопрос, допустимо ли использование одного и того же термина для их обозначения. Я полагаю, что допустимо, но мы должны осознавать их отличие друг от друга. Какими же тогда характерными признаками обладают невротические конфликты?

Приведем сначала в качестве иллюстрации слегка упрощенный пример. Инженер, участвующий в одном общем проекте, часто страдал от приступов утомления и раздражительности. Один из них был вызван следующим случаем. При обсуждении специальных технических вопросов его замечания были восприняты менее одобрительно, чем замечания коллег. Вскоре после этого обсуждения в его отсутствие было принято окончательное решение, а ему было отказано в последующем в праве представлять свои предложения.

В этих обстоятельствах он мог посчитать процедуру принятия решения несправедливой и вступить в борьбу или безоговорочно присоединиться к мнению большинства. Каждое из этих действий было бы последовательным. Но он не сделал ни первого, ни второго. Хотя он чувствовал себя глубоко оскорбленным невниманием своих коллег, он не боролся. Его Сознание фиксировало лишь состояние раздражения. Убийственная ярость проявлялась только в его снах. Эта вытесненная ярость - смесь ярости против других и ярости против себя за свою уступчивость — и была главной причиной его утомляемости.

Неспособность инженера действовать последовательно объяснялась несколькими причинами. Он создал претенциозный образ самого себя, который требовал почтительного отношения и безусловной поддержки со стороны других. В то время инженер еще не осознавал подобной зависимости: он просто действовал, предполагая, что никого более умного и компетентного, чем он, в группе не было. Любое невнимание к его персоне могло поставить под сомнение истинность его идеального образа и спровоцировать ярость. Кроме того, он обладал бессознательными садистскими импульсами ругать и унижать других - аттитюд настолько неприятный для него, что он скрывал его под маской чрезмерного дружелюбия. К этому добавлялась бессознательная потребность эксплуатировать людей, вынуждающая его быть с ними любезным. Зависимость от других отягощалась компульсивной потребностью в поддержке и любви, объединенной, как это обычно бывает, с аттитюдами уступчивости, успокоения и отказа от борьбы.

Таким образом, это был конфликт между деструктивной агрессией - ответной яростью и садистскими импульсами, с одной стороны, и потребностью в любви и поддержке вместе с желанием казаться справедливым и рациональным в собственных глазах, с другой стороны. Его результатом стало незаметно произошедшее внутреннее изменение, внешним проявлением которого, парализовавшим всякую активность, и была усталость.

Рассматривая факторы, включенные в конфликт, мы поражены, во-первых, их абсолютной несовместимостью. Действительно, трудно вообразить более удаленные друг от друга противоположности, чем высокомерное требование уважения и стремящаяся вызвать благосклонность покорность.

Во-вторых, конфликт в целом остается бессознательным. Действующие в нем противоречащие друг другу тенденции не осознаются и представляют глубоко вытесненные влечения. Только легкие пузырьки яростной битвы достигают поверхности. Эмоциональные факторы рационализированы: случившееся с ним - явная несправедливость, проигнорированы его идеи, которые на самом деле самые лучшие.

В-третьих, эти тенденции носят компульсивный характер. Даже если бы он понимал чрезмерность своих требований, существование и природу своей зависимости, он не смог бы изменить эти факторы по своему желанию. Чтобы быть способным изменить их, обычно требуется значительная аналитическая работа. Он подчинялся каждой из действующих на него принудительных сил, ни над одной из которых он не имел контроля: он не мог, даже если бы и захотел, отказать ни одной из этих потребностей, рожденных сильнейшей внутренней необходимостью самозащиты. Ни одна из невротических потребностей не соответствовала его реальным желаниям. Он не хотел быть эксплуататором и эксплуатируемым; фактически же он отвергал обе тенденции. Такое тотальное отрицание существенно для понимания невротических конфликтов. Оно означает, что ни одно из решений, принимаемых невротиком, невыполнимо.

Новый пример представляет похожую картину. Безработный конструктор крал небольшие суммы денег у своего лучшего друга. Воровство нельзя было объяснить внешней ситуацией: конструктор нуждался в деньгах, но его друг обычно с охотой давал ему взаймы, что при случае он и делал в прошлом. То, что конструктор воровал, было особенно удивительно, ибо он был милым товарищем, придававшим большое значение дружбе.

Следующий конфликт лежал в основе данной истории. Конструктор имел резко выраженную невротическую потребность в любви и в особенности в решении его практических проблем. Его поведение, основанное на фактическом слиянии данной потребности с бессознательным влечением эксплуатировать других, свелось к попыткам заставить других любить себя и ставить их в зависимость от себя. Одних этих тенденций было для него достаточно, чтобы страстно желать получать помощь и поддержку. Но это желание сосуществовало у него с бессознательным чувством крайнего высокомерия и гордости. Для других было высокой честью быть ему полезным; просить помощь у других для него было унизительно. Его неприязнь к обращениям с просьбой о помощи усиливалась сильным стремлением к независимости и самостоятельности, которое сделало его нетерпимым ко всякой мысли, что он нуждается в чем-либо, к тому, что он обязан принять на себя определенные обязательства по обеспечению самого себя. Иными словами, он мог позволить себе взять, но не мог позволить получить.

Содержание этого конфликта отличается от содержания конфликта из первого примера, но их основные характеристики совпадают. И любой другой пример невротического конфликта показал бы сходную несовместимость конфликтующих влечений и их бессознательную и компульсивную природу, всегда приводящую к невозможности выбора между ними.

Принимая во внимание неясную линию демаркации между нормальными и невротическими конфликтами, их фундаментальное различие определяется тем, что несоответствие конфликтующих влечений для нормального человека намного менее значимо, чем для невротика. Выбор, который должен делать нормальный человек, ограничен двумя способами действий, каждый из которых вполне доступен достаточно интегрированной личности. Выражаясь графически, конфликтующие направления поведения расходятся не более чем на 90 градусов для нормального человека в отличие от возможности разойтись на 180 градусов для невротика.

Различие в степени осознаваемости также представляет проблему. Как указал Кьеркегор, «реальная жизнь слишком разнообразна, чтобы ее можно было отобразить в терминах таких абстрактных противоположностей, как совершенно бессознательное отчаяние и полностью осознанное отчаяние»[1].

Эту мысль мы можем выразить сильнее, сказав, что нормальный конфликт может протекать осознанно, но невротический конфликт всегда бессознательный. Даже тогда, когда нормальный человек не осознает свой конфликт, он может сравнительно легко добиться этого, тогда как существенные влечения, порождающие невротический конфликт, глубоко вытеснены и могут быть обнаружены лишь при преодолении значительного сопротивления невротика. Нормальный конфликт касается фактического выбора между двумя возможностями, обе из которых его субъект находит одинаково желательными, или между убеждениями, каждым из которых он в действительности дорожит. Поэтому он в состоянии принять выполнимое решение, даже если оно окажется для него трудным и потребует определенного ограничения. Невротик, подавленный конфликтом, не свободен в своем выборе. Он разрываем в равной степени принудительными силами, действующими в противоположных направлениях, ни одной из которых он на самом деле не хочет следовать. Поэтому принятие решения в общепринятом смысле для него недоступно. Он находится на мели без всякой возможности сняться с нее. Конфликт может быть разрешен только работой с невротическими влечениями и таким изменением отношений невротика к другим и к самому себе, чтобы он смог освободиться от этих влечений полностью.

Эти характерные особенности объясняют остроту невротических конфликтов. Такие конфликты не только трудно распознавать; они не только делают человека беспомощным, но также обладают разрушительной силой, бояться которой он имеет все основания. Если мы не знаем указанных характерных черт и не учитываем их, то мы не поймем отчаянных попыток невротика, составляющих основную часть его невроза, решить свой конфликт[2].

[1] Kierkegaard, S. The Sickness unto Death / S. Kierkegaard. — Oxford Univ. Press, 1941.
[2] На протяжении всей книги я использую глагол «решать» для обозначения попыток невротика избабиться от своих конфликтов. Бессознательно отрицая их существование, он, строго говоря, даже не пытается их «разрешить». Его бессознательные усилия направлены на их полное устранение как единственный метод «решения» своих проблем.