«Хрестоматия по психологии»
Часть I
ОБЩАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Ф.В. Бассин. В вестибюле осознания
Столица Грузии 29 сентября — 5 октября 1979г., Международный симпозиум по проблеме неосознаваемой психической деятельности. Событие исключительное хотя бы уже потому, что знаменитый первый Бостонский симпозиум состоялся около семидесяти лет назад, в 1910г., а с тех пор не было ни одной достаточно широкой, международной встречи ученых, посвященной бессознательному, хотя ни одно другое научное направление не вызывало на протяжении долгих лет такого острого интереса, не порождало таких ожесточенных споров и дискуссий. От полного непризнания до попыток объяснить чуть ли не весь мир с позиций бессознательного — вот границы того поля, на котором разгорались в Тбилиси научные баталии. Но было бы покушением на истину утверждать, что в вопросе о бессознательном есть, очевидно, правые и, очевидно, неправые, т.е. будто бы можно легко и с уверенностью сказать: вот эта точка зрения истинна, а эта — ошибочна. Увы, нередко доводы и про и контра звучат в данном случае почти одинаково убедительно.
Поставим сначала такой вопрос: реальна ли вообще как научная проблема идея неосознаваемой психики? Не есть ли это какое-то надуманное, полу абсурдное, полумистическое представление? Надо сказать, что оппозиция идее бессознательного отнюдь не редко до сих пор звучит и в зарубежной и в нашей литературе. Те, кто придерживается подобной скептической, негативной точки зрения, рассуждают примерно так. Существуют психические процессы. Они непосредственно «даны», непосредственно «представлены», непосредственно «известны» их субъекту, т.е, они «осознаваемы». Работа же мозга, лежащая в их основе, непосредственно субъекту не «дана», ему не «представлена», непосредственно субъект о ней ничего не знает, т.е. она «неосознаваема». Возникает таким образом схема простая, легко усваиваемая и потому обладающая колоссальной сопротивляемостью. Психическое - это то, что осознается, физиологические же процессы, на основе которых совершается психическая деятельность, неосознаваемы, следовательно, бессознательное как «психическое» - это абсурд, понятие, заключающее в самом себе неустранимое логическое противоречие и потому не подлежащее включению в разряд подлинно научных категорий, понятие, вносящее только путаницу и неспособное быть двигателем подлинного научного процесса.
В популярнейшем издаваемом и переиздаваемом во Франции на протяжении десятилетий большом энциклопедическом словаре «Ларус» - этот словарь хорошо известен с малых лет каждому интеллигентному французу - мы вплоть до издания I960г. находим именно такое негативное определение бессознательного, полностью выводящее эту категорию за рамки психологии.
Такой точки зрения придерживаются многие ученые, чьи имена часто появляются в научных журналах.
Но часть их коллег не столь категорична. Такие известные психологи, как К. Прибрам из Стенфордского и П.Я. Гальперин из Московского университета, полагают, что игнорировать неосознаваемую психическую деятельность недопустимо, но следует рассматривать ее как лишь своеобразный психологический автоматизм, вовсе не требующий для своего протекания включения сознания.
бессознательное - это только вспомогательное средство для полноценной работы памяти, восприятия, воли, всех других высших психических функций.
Другие ученые считают, что любая наша поведенческая реакция на любой воздействующий на нас стимул определяется той «психологической установкой», которая нами в данный момент владеет. А установка эта как раз и имеет свойство не осознаваться человеком. Такова позиция, занимаемая последователями выдающегося грузинского психолога Д.Н. Узнадзе. Впрочем, и столь известный физиолог, как А.А. Ухтомский, высказывал в свое время сходные мысли: «Бесценные вещи и бесценные области реального бытия проходят мимо наших ушей и наших глаз, если не подготовлены уши, чтобы слушать, и не подготовлены глаза, чтобы видеть».
И наконец, четвертые - в основном это западные исследователи — исходят из того, что бессознательное - это такая активность нашего мозга, которая поддается лишь особой форме постижения и в этом смысле не походит ни на один другой объект научного позиания. Психоаналитики, пытающиеся обосновать такую философию, как бы сами себя выключили из русла современной психологии, не говоря уже о психологии классической.
Но не со всеми из них можно согласиться. Мы не можем присоединиться к логическому, несомненно, и весьма отчетливому и удобному для понимания взгляду на бессознательное как на феномен, к психике не относящийся, потому что такое понимание обрисовывает действительность в искаженном виде, заставляя закрывать глаза на определенные, исключительно важные ее стороны - на процессы, которые мы должны рассматривать именно как психические, несмотря на то, что они не осознаются.
Откуда же нам известно о существовании таких процессов, если они нам непосредственно не «даны»? Чтобы ответить иа этот вопрос, сначала разберемся, что такое вообще «психическое». Благодаря психике человек решает возникающие перед ним задачи: воспринимает мир не мозаичио, не как неупорядоченную совокупность отдельных ощущений, а обобщенно; различает, анализирует явления между существенным и несущественным; оказывается способным преследовать цели и, главное, придавать своим действиям характер сложной деятельности, имеющей определенный смысл. Все это - объективные проявления психики, и мы заключаем о ее расстройствах по нарушению у больных именно этих ее качеств.
Но в таком случае возникает основной, центральный вопрос, от ответа на который зависит все остальное: можно ли уловить в поведении, в деятельности, в активности человека такие проявления ее смыслового (или, как принято чаще говорить, семантического) характера, которые человеком бы не осознавались? Если ДА то мы будем не только вправе, но даже обязаны рассматривать эти осмысленные проявления, как активность психическую.
Можно уверенно сказать, что все наблюдавшееся в последнее десятилетие развитие психологии и неврологии, на более позднем этапе - также нейрофизиологии и уже многие века - классической художественной литературы, дало множество доказательств, что такая неосознаваемая семантика поведения, возникающая независимо от активности сознания, действительно существует. Даже более того, подобные неосознаваемые формы психической, деятельности всегда присутствуют в структуре обычного, нормального поведения человека. И если бы их не было, то наиболее сложные формы этой деятельности стали бы невозможными.
Разумеется, такое решительное утверждение нуждается если не в доказательствах, то хотя бы в примерах. Их сколько угодно.
Вот больной, страдающий так называемой функциональной глухотой, - он ничего не слышит, хотя слуховой аппарат у него в порядке. Экспериментатор предлагает ему списывать некий текст, а сам, стоя за спиной, больного, чтобы тот не видел движений его губ, несколько раз произносит тоном приказа: «Пишите быстрее! Пишите быстрее!». Больной не слышит эту инструкцию, т.е. ничего о ней не «знает», а в то же время ускоряет темп переписывания. Затем следует приказ замедлить темп письма, и он также выполняется, хотя также не осознается больным.
Вот другой пример - хорошо известная отрицательная галлюцинация. На этот раз испытуемому внушается под гипнозом, что в ряду карточек, на каждой из которых обозначено некое число, он не будет видеть, например, те, где есть математическое выражение, значение которого равно шести. После этого испытуемый перестает воспринимать карточки, на которых изображено выраженне - или эквивалентное ему, но еще более сложное.
Тут нам могут возразить, что хотя в обоих случаях работа мозга действительно оставалась неосознанной, вопреки ее непосредственному участию в целенаправленной, осмысленной деятельности, но ведь само сознание было изменено либо болезнью, либо гипнозом. Что ж, ответом на такие возражения послужил на Тбилисском симпозиуме, например, доклад профессора И.М. Фей-генберга, в котором рассказывалось об экспериментах в условиях ясного сознания с вполне здоровыми людьми. Из них следует, что даже самые простые психические феномены, вроде восприятия, могут включать в себя неосознаваемые человеком компоненты, причем такие, которые способны в корне изменить сам результат восприятия.
На симпозиуме в Тбилиси делались сообщения, в которых роль бессознательного очерчивалась и по-иному. В докладе В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили речь шла, в частности, о наблюдениях специалистов по авиационным катастрофам, которые заметили, что в момент аварии ясное осознание пилотом своих действий как бы выключается. Только такое поведение, когда время словно спрессовывается, дает возможность избежать гибели. А это означает, говорилось дальше в докладе, что «...так же, как мы с большим трудом осваиваемся с идеей относительности в физике, так нам трудно в силу нашего обыденного «Я-йного» языка, привычек нашей психологизированной культуры освоить... мысль, что мы на деле оперируем внутри самого сознания явлениями двух рядов: сознанием и волей контролируемыми и такими, что действуют в самом сознании, но им не контролируются».
Существует обширная автобиографическая литература о том, как акты творчества осуществляются при большей или меньшей отключенности ясного сознания. Самые распространенные ссылки— открытие Менделеевым периодической системы элементов и Кекуле — кольцевой структуры молекулы бензола. В обоих этих случаях решения приходили во сне, однако после огромной вполне осознаваемой предшествующей работы мысли. Подобные эпизоды делают очевидным, что задачи решаются совместным действием двух механизмов: ясно осознаваемой мыслительной деятельностью и интеллектуальными процессами, человеком плохо или даже вовсе не осознаваемыми. Особенно ярко этот дуэт звучит в так называемом психофизиогномическом эксперименте, суть которого в следующем.
Испытуемым раздаются фотографии лиц с предположением распределить эти снимки на классы «умных», «глупых», «злых», «добрых», «хитрых», «наивных», «вопросительный взгляд», «взгляд просьбы», «сомнение» и т.д. Снимки распределяются разными испытуемыми в основном однотипно, т.е., очевидно, на основе каких-то объективных критериев. Но определить эти критерии словесно оказывается практически невозможным: никакой признак, взятый в отдельности, здесь не достаточен, а их сочетание не поддается словесному описанию и, следовательно, не осознаваемо. Опора интеллектуальной деятельности на ее неосознаваемые компоненты здесь выступает, таким образом, весьма отчетливо. И такая форма постижения действительности представлена в системе отношений человека к окружающему его миру очень широко.
Неосознаваемыми могут быть не только восприятия, мотивы поступков или интеллектуальная деятельность. Не менее отчетливо эта важнейшая и в то же время с трудом поддающаяся анализу сторона психики обнаруживается в наших психологических установках, эмоциональных проявлениях и влечениях.
Действительно, далеко не всегда мы можем отдать себе отчет, почему именно этот человек нам приятен, а тот антипатичен. «Не по-хорошему мил, а по-милу хорош», — говорит мудрая пословица. Что же касается установок, то их неосознаваемостью на протяжении теперь уже нескольких десятилетий занимается психологическая школа Д.Н. Узнадзе и его последователей. Пример неосознаваемой, элементарной установки дают хорошо известные эксперименты с иллюзиями веса шаров. Испытуемому многократно даются шары разного веса: более легкий постоянно в одну и ту же руку, более тяжелый — в другую. Когда же ему дают шары одного веса, то под влиянием сформировавшейся у него контрастной установки он будет ощущать шар, положенный в ту руку, которая получала ранее более легкий предмет, как более тяжелый. Установка эта остается, однако, для испытуемого неосознаваемой, он узнает о ней только по результатам последнего, критического опыта.
Но это, разумеется, установка предельно элементарная. Школа Узнадзе изучает установки и горазде более сложного — личностного, этического плана. Внутренняя готовность, психологическая «предрасположенность» к тем или иным действиям, решениям, поступкам, далеко не всегда осознаваемым самим человеком, - это также разновидности психологических установок, которые во многом определяют его поведение.
Неосознаваемые психологические установки высшего, социального, нравственного плана отчетливо просматриваются и у многих «психологизированных» героев классических произведений художественной литературы. Существует интересное изложение Ф.М. Достоевским основной идеи его романа «Преступление и наказание», содержащееся в письме, направленном им М.Н. Каткову, редактору «Русского вестника», с предложением опубликовать это произведение. Характеризуя идею романа, Достоевский полностью связывает ее с существованием у Раскольникова сильнейшей, нравственной потребности («примкнуть к людям», примкнуть любой ценой, хотя бы ценой гибели на каторге), которую Раскольников осознает, однако, только после того, как убивает старуху. Это было «чувство им неподозреваемое и неожиданное», «он ощутил его тотчас же по совершении преступления», и оно «замучило его». Мысль о том, что это неосознававшееся ранее чувство, этот «нравственный призыв» не порожден злодеянием, а представляет собой вопреки его неосознаваемости неотделимый элемент морального облика Раскольникова и в периоде, предшествовавшем убийству, подается Достоевским как центральная в этическом плане идея романа. Именно в этой мысли моральный пафос этого гениального произведения. Гениального именно потому, что оно с небывалой яркостью раскрыло потрясающую мощь психологических установок, влечений, которые могут существовать в душе человека, оставаясь, однако, до поры, до времени им совершенно неосознаваемыми. А если вдуматься, то разве не в сходном пробуждении не осознававшихся ранее чувств центральная идея и таких монументальных произведений, как «Воскре&сение» и «Анна Каренина» Л.Н. Толстого?
* * *
Закончить разговор о бессознательном хотелось бы, поставив такой вопрос: каковы все-таки его место и роль в системе современного научного знания? Как вписывается эта идея — подлинный «возмутитель спокойствия» современной науки - в структуре освещенных традицией канонов рационального понимания природы человека?
Разнообразные эксперименты показали, что фактор бессознательного участвует в той или иной форме и степени в каждом акте восприятия, в каждом мыслительном процессе, в созревании любой эмоции, в формировании любого поступка, в развертывании любой деятельности.
Думается, что вытекающая отсюда широкая междисциплинарность представлений о бессознательном лучше, чем что-либо другое, говорит об их важности и о том, что психологам необходимо уделять их разработке самое серьезное внимание.
Знание - сила, 1982, № 10, с.35-37