В общепсихологической теории деятельности целеобразование понимается как процесс субъективного выделения осознания и конкретизации «ближайшего результата, достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлетворить потребность, опредмеченную в ее мотиве» (А.Н. Леонтьев). Характер целеобразования является одним из факторов и одновременно показателей действенности мотивов. В деятельности человека особенности мотивации проявляются, как правило, не непосредственно в собственно энергетических параметрах деятельности (интенсивности, устойчивости и т.п.), а, прежде всего, в степени или уровне интеллектуальной, когнитивной активности, посредством которой человеком вырабатываются и осознаются средства (сознательные цели и намерения), позволяющие достичь удовлетворения потребности. От этих средств, в свою очередь, зависят активность, устойчивость и т.п. самой деятельности. Вместе с тем характер целеобразования в значительной степени определяется особенностями структуры соответствующей деятельности, ее мотивационно-смысловой организацией. Таким образом, намечается следующая цепь взаимозависимостей: особенности структуры деятельности - характер целеобразования - действенность мотивов деятельности.

Итак, целеобразование - важное звено, опосредствующее связь «структура деятельности - особенности мотивации деятельности». Несмотря на увеличение числа теоретических и экспериментальных исследований целевой детерминации деятельности, феномен целеобразования все еще представляет собой, по словам А.Н. Леонтьева, «почти не изученный процесс» В связи с этим весьма актуальной является задача систематизации исследований целеобразования с позиций деятельностного подхода.

В данной статье анализируются эмпирические факты, полученные в зарубежных экспериментальных исследованиях целеобразования[1]. Все эти факты позволяют, на наш взгляд, конкретизировать представление о процессе целеобразования как промежуточном психологическом механизме, опосредствующем связь «структура деятельности - особенности мотивации деятельности». В обзоре, естественно, будет рассмотрено лишь одно из направлений зарубежных исследований мотивации и целеобразования. Это направление исторически связано с изучением в школе К. Левина уровня притязаний и субъективной вероятности успеха и неуспеха. В заключение обзора делается попытка критического переосмысления основных теоретико-методических конструктов, используемых в зарубежных исследованиях, и их интерпретации в понятиях общепсихологической теории деятельности.

Шансовые задачи и задачи на навык

Одна из областей экспериментальной разработки проблем целеобразования в зарубежной психологии - это исследования целеобразования в деятельностях со случайным исходом[2]. Основное отличие данных деятельностей от деятельностей с закономерным, неслучайным исходом (например, «достиженческих» деятельностей - главным образом различных интеллектуальных и спортивных игр, учебных и профессиональных занятий, достижения в которых прямо или косвенно оценивается субъектом на основе определенных градаций «стандартов качества») состоит в изолированной, автономной обусловленности (детерминированности) их целей, результатов, мотивов и других структурных элементов. Если достиженческая деятельность в развитой форме представляет собой взаимосвязанное единство структурных элементов, взаимообусловленных друг другом и детерминирующих друг друга (например, от того, какая цель поставлена в деятельности, будет зависеть степень мобилизованности способностей, умений, навыков субъекта при достижении данной цели и в конечном счете результат выполнения, детерминирующий в свою очередь постановку новой цели), то в деятельности со случайным исходом это единство элементов отсутствует: цель имеет, как правило, потребностную детерминацию, тогда как результат является случайно детерминированным. Это отщепление процессов целеобразования от процессов реализации цели в деятельностях со случайным исходом образует структурно-деятельностную основу специфики целеобразования в деятельностях данного типа. Именно эта специфика процессов образования новой цели в деятельностях со случайным исходом привлекает внимание многочисленных исследователей-экспериментаторов.

Моделирование в эксперименте противоположности достиженческой деятельности и деятельности со случайным исходом осуществляется обычно за счет создания дихотомии так называемых задач на навык (skill tasks) и шансовых задач (chance tasks). Основным методическим приемом, использующимся в данной области исследований целеобразования, является предоставление испытуемым заданий, состоящих из ряда задач, выполнение которых имеет различную объективную вероятность, но не с точки зрения разных уровней трудности достижения результата (изменяющихся по мере совершенствования способностей и навыков испытуемых, как это происходит, например, в достиженческих деятельностях или в задачах на навык), а с точки .зрения константных уровней математической вероятности достижения соответствующих результатов.

Итак, под определение шансовых попадают задачи, в которых результат выполнения не зависит от способностей, умений и навыков испытуемого, а всецело определяется случайным стечением обстоятельств, шансом. К такого рода задачам относятся многие азартные игры (чет - нечет, кости, рулетка, различные лотереи и т.п.), а также ряд экспериментальных задач, построенных на основе этих игр. Под определение задач на навык попадают такие задачи, результат которых определяется по преимуществу умениями и навыками самого испытуемого, а не стечением случайных обстоятельств. К задачам такого типа относятся, например, задачи на уровень притязаний или достиженческие задачи: стрельба в цель, набрасывание колец на крюк, выполнение моторных заданий на время, решение лабиринтных задач, различные головоломки и т.д. и т.п.

Несмотря на то что рассматриваемые в данной статье зарубежные экспериментальные исследования целеобразования выполнены на материале искусственных игровых задач, они тем не менее могут интерпретироваться в более широком психологическом контексте, так как в принципе любая деятельность может быть объективно организована или только субъективно воспринята субъектом и как деятельность со случайным исходом (совокупность шансовых задач), и как деятельность с закономерным исходом (совокупность задач на навык). Прежде чем обратиться к конкретным фактам, полученным в исследованиях целеобразования в шансовых задачах и задачах на навык, остановимся на главных особенностях, мотивации и целеобразования в деятельностях у испытуемых при выполнении этих качественно различных задач.

Из определения шансовых задач и задач на навык следует, что объективно случайный характер отношения между способностями, умениями и навыками индивида, с одной стороны, и результатом его действий в шансовой задаче, с другой стороны, является в то же время случайным характером отношения между этим результатом и мотивом деятельности индивида: случайность результата действий является также случайностью связанного с этим результатом мотива (поощрения). Поэтому мотивация в шансовых задачах имеет внешний характер по отношению к действиям и целям индивида и вследствие этого может описываться в терминах «поощрение» и «наказание». Цель в этих условиях выступает перед испытуемым как заданная извне, а процесс целеобразования - как процесс принятия этой цели. Все это не означает, конечно, что цель в данном случае сводится лишь к требованиям задачи и не является результатом особой активности по субъективному выделению, осознанию и конкретизации субъектом результата действия. Однако, как будет показано в дальнейшем, процесс целеобразования в данном случае следует понимать не как адекватное доопределение заданной цели по отношению к конкретным условиям действия, а, напротив, как субъективное искажение этой цели.

В задачах на навык мотивация может быть различной, как внешней, так и внутренней [9]: мотивация избегания неуспеха или наказания [4] и мотивация поощрения [15] является внешней и случайной по отношению к содержанию действий и целей в задачах на навык, тогда как мотивация достижения является внутренней для этих задач. Только при условии внутреннего характера мотивации цель испытуемого приобретает свойства задачи или цели, данной в определенных условиях (а не простой преграды, барьера). Только в этом случае процесс целеобразования выступает как доопределение заданной цели по отношению к конкретным условиям действия. Вполне очевидно, что особенности самих побуждений (осознанность, действенность и т.п.) будут в этих двух случаях также различны.

Сопоставление основных особенностей целеобразования в шансовых задачах и задачах на навык позволяет выдвинуть в качестве исходного предположение о недостаточном и неадекватном учете основного условия действий в шансовых задачах - объективной вероятности выигрыша (проигрыша). На основе этого предположения будут рассмотрены основные феномены целеобразования в шансовых задачах и в задачах на навык.

Симптоматика процесса целеобразования в шансовых задачах.

Феномен завышения объективной (математической) вероятности случайного события в шансовых задачах был показан Дж. Коэном [7]. В эксперименте испытуемым предлагалась задача на угадывание буквы на обратной стороне карты (выбор из определенного количества букв, так что объективная вероятность правильного угадывания была трех уровней: 0,8; 0,5; 0,2). Испытуемого просили оценить количество правильных, на его взгляд, угадываний буквы в серии из 2 (3 и т.д.) попыток. Поделив это число на количество попыток в серии, экспериментатор получал вероятностную меру уверенности испытуемого или количественное выражение субъективной вероятности для каждого испытуемого. Результаты эксперимента показали, что с увеличением объективной сложности задачи субъективная вероятность (уверенность) правильного угадывания буквы снижалась лишь до 0,38 и до 0,54 для испытуемых в возрасте 13 и 11 лет соответственно. Тем самым было показано, что тенденция к переоценке объективной вероятности случайного события усиливается с уменьшением возраста испытуемых. В эксперименте Ю. Меля [19] испытуемому предлагалось выбрать одну из 10 коробок с различным числом лотерейных карточек и затем выбрать любую карточку из выбранной коробки. Число карточек в коробках было 1, 2, 3, 4, 5, 10, 25, 50, 100 соответственно, причем в каждой коробке была только одна выигрышная карточка. Таким образом, объективная вероятность выигрыша варьировалась от 1 до 0,01. При этом величина выигрыша в очках (v) изменялась в обратной пропорции к величине его объективной вероятности (р), так что величины (v×p) были равны для всех коробок. В конце эксперимента выигранные испытуемым очки обменивались экспериментатором на эквивалентное количество сладостей. возраст испытуемых был различным. Испытуемым предлагалось сделать ряд выборов. Перед каждым выбором испытуемый должен был оценить степень субъективной уверенности в выигрыше по 10-балльной шкале: от «совершенно не уверен» до «совершенно уверен». Результаты этого эксперимента также показали, что а) объективная вероятность случайных событий в шансовой задаче переоценивается, б) чем меньше возраст испытуемых, тем сильнее переоценка объективной вероятности случайного события.

При определенных условиях выполнения шансовых задач может наблюдаться и феномен занижения объективной вероятности случайного события. Так, в одном из экспериментов Дж. Коэна [7] было показано, что выполнение шансовой задачи (перепрыгивание через деревянный брус, когда трудность задания вызывала у испытуемых состояние неуверенности и субъективного риска) в условиях возможных негативных последствий связано с занижением уровня притязаний, вероятности успеха по отношению к реальному уровню достижений и способностей. В целом феномены завышения и занижения объективной вероятности событий в шансовых задачах связаны, как показал Н. Физер [10], с преимущественной ориентацией испытуемых на величину выигрыша или проигрыша (т.е. на величину мотивов поощрения и наказания), а не на вероятностные условия действий по достижению выигрыша или избеганию проигрыша. В данной работе Н. Физера была показана прямая связь величины поощрения и вероятности выигрыша (испытуемым предлагался выбор между задачами с различными сочетаниями поощрения и объективной вероятности выигрыша). Г. Литвин (см. [4]), предлагавший испытуемым задачи на навык и шансовые задачи, также обнаружил прямую связь субъективной вероятности выигрыша и величины поощрения (см. также [15]). Следует отметить, что феномены неадекватной оценки объективной вероятности достижения цели наблюдаются и в задачах на навык в условиях внешней мотивации выполнения этих задач и в условиях мотивации избегания. В данных случаях этот феномен проявляется в виде неадекватного (атипичного) уровня притязаний ([1], [21], [29] и др.).

Наглядный эксперимент, демонстрирующий завышение объективной вероятности выигрыша, провел Дж. Коэн [6]. Он предложил испытуемым выбирать между парами задач (задача на навык - шансовая задача) в условиях объективно равных вероятностей выигрыша. Оказалось, что при объективной вероятности выигрыша от 0,4 до 0,6 из двух предложенных на выбор задач (попадание мячом в цель - вынимание мяча определенного цвета из корзины с мячами двух цветов) испытуемые устойчиво выбирали шансовую задачу, что объясняется переоценкой вероятности выигрыша в шансовой задаче. В этом эксперименте неадекватность оценки объективной вероятности в шансовых задачах выступает в форме предпочтения шансовых задач задачам на навык. Неадекватной оценкой вероятностных условий действий и преимущественной ориентацией на мотивы поощрения и наказания (а не достижения) можно объяснить также неадекватность притязаний, авантюристичность и нерасчетливость бизнесменов с доминирующей мотивацией избегания неуспеха, для которых характерны непродуманность и излишняя поспешность принимаемых решений, отсутствие действенных мотивов [18].

Факты завышения объективной вероятности выигрыша, прямой связи выбора с величиной выигрыша, кратковременности принятия решений и т.п. свидетельствуют об отсутствии учета объективных шансов успеха в деятельностях со случайным исходом, основной ситуативной детерминантой в которых является не объективная вероятность выигрыша, а его величина (валентность). Одновременно эти факты свидетельствуют о слабой рациональной обоснованности «когнитивной разработанности» или плохой спланированности выигрыша, что тождественно неразвитой (короткой и недифференцированной) временнóй перспективе ([23], [24]), характерной для деятельностей со случайным исходом. С. Регельман (см. [14]), изучавший предпочтения поведенческих тактик у испытуемых с позитивной и негативной результирующей мотивацией достижения, предлагал испытуемым осуществить в воображаемой ситуации выбор из трех тактик использования определенной суммы денег: потребление, сбережение или активные вклады. Результаты эксперимента показали, что испытуемые с доминирующей мотивацией избегания неуспеха предпочитают потребление сбережению, а сбережение вкладам, т.е они предпочитают типы поведения, ориентированные преимущественно на «валентности», не требующие разносторонней оценки условий и имеющие короткую временную перспективу. Связь доминирования мотивации избегания неуспеха с короткой временной перспективой отмечалась также в целом ряде работ (см., например, [13]).

М. Нисэн и А. Минкович [22] специально исследовали влияние временной отставленности выигрыша на целеобразование в шансовой задаче. Испытуемым предлагалось угадать определенную карту в колодах с различным количеством карт. Объективная вероятность выигрыша имела четыре уровня: 0,8; 0,6; 0,4 и 0,2. При этом величина выигрыша подбиралась так, что величина «ожидаемой полезности» ставок (v×p) уравнивалась. Выбор ставок осуществлялся в двух экспериментальных условиях: а) недельная отставленность выигрышей (проигрышей) во времени; б) отсутствие временной отставленности выигрышей (проигрышей). Результаты эксперимента показали, что чем ближе выигрыш, тем больше риск и чем ближе проигрыш, тем меньше риск. Тем самым было показано, что в шансовых задачах с внешней мотивацией уровень целеобразования (риска) является положительной функцией не только величины выигрыша, но и его близости во времени. Потеря поощрением мотивирующей силы, утрата действенности мотивов у испытуемых с доминирующей мотивацией избегания неуспеха объясняют, по-видимому, их крайне низкую способность откладывать поощрения во времени [27].

Описанные характеристики процесса целеобразования в шансовых задачах имеют место главным образом на этапе принятия цели и характеризуют внешнее отношение мотива деятельности и цели действий. Рассмотрим теперь феномены, развивающиеся на фоне реализации принятой цели и основывающиеся преимущественно на отношении цели и результата (продукта) действий, на отношении, которое в шансовых задачах также является внешним и случайным.

Переоценка объективной вероятности выигрыша в шансовых задачах является вместе с тем переоценкой вероятностной связи цели и результата действий. Эта переоценка приводит к тому, что объективно независимые элементы деятельности со случайным исходом начинают рассматриваться субъектом как зависимые друг от друга. Иначе говоря, шансовая задача начинает рассматриваться испытуемым как задача на навык. При этом наблюдается своеобразная рационализация случайной связи цели и результата - представление о специфических для шансовых задач способностях. Эти феномены субъективной псевдозависимости независимых событий [7], псевдоспособностей [19] чрезвычайно характерны для процесса целеобразования в шансовых задачах. Они очень устойчивы и часто возникают, подобно оптическим иллюзиям, даже тогда, когда субъект «знает» объективное положение вещей. Однако наиболее рельефно проявляются эти феномены у детей.

Один из экспериментов Дж. Коэна [7] был направлен на выяснение характера предпочтений одного из двух объективно независимых событий. Особое внимание уделялось выяснению субъективных причин (мотивировок) этих предпочтений. Испытуемые (12-15-летние дети) должны были предсказать исход следующей воображаемой ситуации: «Девочка бросает монету. В последних 8 бросаниях выпадала решка. Какой стороной монета упадет при очередном броске?» Результаты эксперимента показали, что испытуемые 12-13 лет рассматривают результаты бросания монеты как зависимые события в 85% случаев, а испытуемые 14-15 лет - в 73% случаев. Испытуемые, рассматривающие эти события как зависимые, объясняли их следствием продолжения одного и того же события (выпадения решки), в качестве причин которого обычно назывались либо характеристики человека, бросающего монету (везение, умение, навык и т.п.), либо особые свойства самой монеты.

Характерной особенностью рационализации случайной связи цели действия и его результата в терминах псевдоспособностей является то, что «зависимый», «закономерный» характер этой связи выступает в качестве результата не одной какой-либо псевдоспособности. Это и понятно, так как объективно не существует способности, релевантной деятельностям со случайным исходом. Поэтому в качестве псевдоспособностей выступают, как правило, многие свойства индивида: внимательность, предусмотрительность, интеллект, хитрость и даже возраст [19] В тех случаях, когда псевдоспособность рассматривается как следствие особых свойств ситуации, задания или его материала, наблюдается еще один феномен, характерный для процесса целеобразования в шансовых задачах, - так называемые магические действия. Обычно магические действия направлены на материал задания и являются своеобразным проявлением псевдоспособностей. Так, 95% 6-8-летних испытуемых Ю. Меля [19] демонстрируют в процессе детской игры с бросанием кубика магические действия: они меняют цвет своих фишек, дуют, дышат на материал игры (фишки, кубик, кружку), разговаривают с игровым материалом и т.п. При помощи всех этих манипуляций дети в реальном действии «связывают» цель и результат.

На этой основе возникает еще один феномен целеобразования в шансовых задачах, также описанный Ю. Мелем, - «гомеостатическое представление об удаче», т.е. отчетливое убеждение индивида о неизбежности неудачи после серии удач. Этот феномен по своему существу аналогичен субъективной псевдозависимости независимых событий.

Все данные феномены целеобразования в деятельностях со случайным исходом были впервые изучены Ю. Мелем [19] в экспериментах, проведенных на детях 6-8 лет. В качестве экспериментального материала была использована детская настольная игра с кубиком. Цель испытуемого состояла в том, чтобы быстрее своего соперника (другого испытуемого) провести свои фишки на финишное поле. Бросая игральный кубик из кружки, испытуемые передвигали свои фишки по очереди в соответствии с числом выпавших очков.

Гомеостатическое представление об удаче имеет еще ряд аналогов: в экспериментах на принятие риска этот феномен повышения ставок после серии проигрышей обычно называется ошибкой игрока (gambler's fallacy) [6], а в экспериментах на уровень притязаний аналогичный феномен принято называть атипичным ответом. В задачах на навык подобные феномены, как правило, довольно редки, тогда как в шансовых задачах и в задачах, мотивированных избеганием неуспеха, они встречаются гораздо чаще (см. [21] и др.).

В шансовых задачах, как и в задачах на навык, действия индивида направлены на реализацию цели действия в определенном результате, продукте. С появлением этого нового элемента в развертывающейся деятельности возникает новое отношение - отношение индивида к результату действий, который может рассматриваться индивидом либо как случайный, возникший под действием внешних индивиду факторов, либо как следствие действий самого индивида, его способностей, умений и навыков (см. [25], [29]). Эти установки индивида по отношению к продукту и его детерминации анализируются в современной зарубежной психологии мотивации в терминах теории приписывания (attributional theory). В шансовых задачах наблюдается обычно асимметричное приписывание: удачи чаще приписываются внутренним факторам, а неудачи - факторам внешним [11]. Внутреннее приписывание удач в шансовых задачах связано, по-видимому, с феноменом псевдоспособностей и является специфическим отражением этих способностей в результате. Сочетание псевдоспособностей и внутреннего характера приписывания часто создает из шансовой задачи задачу на навык с типичными для нее переживаниями успеха, неуспеха и личной ответственности за результаты своих действий [7]. Приписывание неуспехов внешним факторам связано, очевидно, с недифференцированностью псевдоспособностей, делающей затруднительным их гибкое соотношение как с удачами, так и с неудачами. Возможно также, что внешний характер приписывания неуспехов в шансовых задачах связан с более интенсивным их переживанием по сравнению с переживанием успехов (см. [20], [31]).

Симптоматика процесса целеобразования в задачах на навык

Выше было отмечено, что процесс целеобразования в задачах на навык выступает как процесс доопределения цели в соответствии с конкретными условиями деятельности. Поскольку релевантными условиями для достиженческой деятельности являются уровни трудности задания, то исходным этапом целеобразования в задачах на навык будет, очевидно, соотнесение цели действия с градацией трудности задания или с градацией вероятности решения составляющих задание задач. Доминирование ориентации индивида именно на синтез условий и мотивов действия является конституирующей особенностью процесса целеобразования в задачах на навык. Такая характеристика процесса целеобразования в задачах данного типа связана со спецификой синдрома внутренней по отношению к достиженческой деятельности мотивации, впервые смоделированного в классическом исследовании Ф. Хоппе. С этих позиций мы рассмотрим основные феномены процесса целеобразования в задачах на навык.

Уже в ранних исследованиях уровня притязаний (Ф. Хоппе, М. Юкнат и др.) был отмечен в качестве типичного выбор испытуемыми задач среднего уровня трудности в первых попытках. Этот факт стал центральным при создании теории результирующей валентности Фестингера-Эскалоны, где эмпирический факт учета испытуемыми вероятности успеха своих действий в задачах на навык получил теоретическое оформление (см. [16]). Впоследствии данной теоретической традиции стала следовать теория мотивации достижения, в которой также вероятность успеха рассматривается в качестве основной переменной модели целеобразования ([1], [4], [12] и др.). В целях манипулирования данной переменной в ходе эксперимента были разработаны специальные методические приемы: предъявление испытуемым норм выполнения; включение испытуемых в соревнование с различным количеством подставных «соперников»; изменение объективной трудности заданий; изменение соотношения успехов и неуспехов в прошлом опыте испытуемых и т.п. ([2], [4], [29] и др.). Многочисленные исследования, проведенные в русле теории мотивации достижения, также показали, что типичной особенностью испытуемых с доминирующей мотивацией стремления к успеху является выбор средних по трудности реальных целей и объективный учет этими испытуемыми вероятностных условий деятельности в сочетании с динамической корректировкой данных условий в ходе выполнения задач на навык [1], [3], [13]. В сравнительных исследованиях целеобразования в условиях шансовых задач и задач на навык, проведенных на детях разного возраста, было показано, что в период с 6-7 до 15-17 лет (а иногда гораздо дольше) происходит постепенная дифференциация двух типов целеобразования - целеобразования в шансовых задачах и целеобразования, специфичного для задач на навык. При этом последний тип целеобразования, являясь более развитым и совершенным, более эффективно и адекватно функционирует и в области собственно шансовых задач, освобождая испытуемых от множества иллюзий, связанных с переоценкой объективной вероятности успеха в этих задачах. Переход от целеобразования как принятия цели к процессу доопределения цели вероятностными условиями деятельности ведет к исчезновению таких симптомов целеобразования первого типа, как неадекватность уровня притязаний и атипичные ответы [7], [13], [19], [21].

В исследовании Н. Физера [10] было показано, что в отличие от шансовых задач, в которых уровень целеобразования (риска) детерминирован величиной внешнего мотива, деформирующего представление испытуемого о вероятности успеха действий, в задачах на навык возникает новое отношение между мотивом и вероятностью успеха. Эти детерминанты начинают автономно определять процесс целеобразования, и существующая между ними в шансовых задачах прямая связь (чем больше выигрыш, тем больше субъективная уверенность его достижения) заменяется на обратную (чем больше достижение, тем меньше вероятность успеха действия, направленного на это достижение). Н. Физер получил такие результаты в эксперименте, построенном по следующей схеме: испытуемому предлагалось выполнить шансовую задачу (лотерею), имеющую два уровня объективной вероятности успеха (0,25 и 0,75), и задачу на навык (раскладывание пачки карточек по определенному правилу на время) также двух уровней трудности (41 и 46 с). В каждой задаче давалось по 6 попыток. В качестве поощрения использовались наборы сладостей, различавшиеся по размеру. За выполнение легкой задачи назначалось меньшее подкрепление, а за выполнение трудной задачи - большее. Задачей испытуемого был выбор в каждой попытке комбинации «задача - подкрепление» и оценка вероятности успеха в каждой попытке. Результаты исследования показали, что в шансовой задаче вероятность выигрыша связана прямой связью с величиной выигрыша, тогда как в задаче на навык эта связь является обратной. Г. Литвин (см. [4]) получил аналогичные результаты, использовав в своем исследовании ряд шансовых задач и задач на навык. Он также изменял величину подкрепления в зависимости от объективной трудности задачи и диагностировал субъективную вероятность успеха.

Испытуемых с доминированием типичной для задач на навык мотивации достижения успеха отличает не только учет вероятности успеха в условиях лабораторного моделирующего эксперимента, но и реалистический учет условий деятельности в более широком жизненном контексте: их профессиональные притязания адекватны [17], в их деятельности учитываются не только актуальные, но и будущие условия, представленные в виде более разработанных планов или более развернутых в будущее временных перспектив [13].

Более тщательный и ответственный анализ условий доопределения и реализации целей в задачах на навык приводит к образованию содержательных и закономерных связей не только между мотивом достижения и доопределяемой целью, но и между целью и ее реализацией в продукте (результате) действия. Иллюзорная псевдозависимость этих структурных элементов деятельности в шансовых задачах замещается в задачах на навык реальной объективной зависимостью, опосредованной реальными, а не магическими действиями, реальными, а не псевдоспособностями. Все это приводит к тому, что при сохранении слабой тенденции к «асимметрии приписывания» успеха и неуспеха внешним и внутренним факторам - успех обычно чаще приписывается внутренним, а неуспех - внешним факторам ([12], [16]) - асимметричность приписывания становится нетипичной. И это понятно, поскольку о реальном достижении в задаче на навык можно говорить лишь в случае субъективной ответственности индивида за результаты своих действий. Уменьшение числа внешних приписываний причин неуспехов связано, по-видимому, также с меньшей интенсивностью переживаний неуспеха в задачах на навык по сравнению с переживаниями успеха. Этот факт был получен в экспериментах Р. Кука (см. [31]) и В.-У. Майера [20]. В исследовании Р. Кука испытуемым предлагались головоломки, половина которых не имела решений. Интенсивность переживаний успеха и неуспеха в каждой попытке замерялась при помощи следующего методического приема: испытуемому предлагалось после каждого успеха (неуспеха) брать (отдавать) из игрового фонда столько фишек, сколько он считает нужным. В таких условиях позитивный чистый доход самоподкрепления в случае более интенсивных переживаний успеха оказывался позитивным, а в случае более интенсивных переживаний неуспеха - негативным. Оказалось, что испытуемые с доминирующей мотивацией достижения успеха более интенсивно переживают успех. В.У. Майер использовал прием прямого шкалирования испытуемым переживаний успеха и неуспеха и получил аналогичные результаты.

Итак, рассмотренные в обзоре экспериментальные исследования показывают, что в деятельностях с закономерным и случайным исходом наблюдаются качественно специфичные взаимозависимости мотивации и целеобразования. Мотивационная и целевая симптоматика складывается в два деятельностных синдрома. Для синдрома деятельности с закономерным исходом характерны: внутренняя мотивация (мотивация достижения); доопределение (объективный учет) вероятностных условий деятельности и преимущественная ориентация субъекта на эти условия, а не на силу (побудительность) мотива; адекватный (типичный) уровень притязаний; длительный процесс принятия решений; протяженная и дифференцированная временная перспективы; повышенная способность откладывания поощрений во времени; представление об объективной зависимости событий (намерений, усилий и результатов) в деятельности; использование субъектом реальных способностей и действий; симметричное приписывание успехов и неуспехов внутренним и внешним условиям деятельности.

Для синдрома деятельности со случайным исходом характерны: внешняя мотивация (мотивация поощрения - наказания); искажение (завышение или занижение) вероятности случайных событий и преимущественная ориентация субъекта на силу или побудительность мотива (выигрыша-проигрыша, поощрения-наказания); неадекватный (атипичный уровень притязаний; кратковременность принятия решений; короткая и недифференцированная временная перспектива; неспособность откладывать поощрения во времени; иллюзорное представление о зависимости объективно независимых событий (намерений, усилий и результатов) в деятельности и «гомеостатическое представление об удаче»; обращение субъекта к псевдоспособностям и магическим действиям; асимметричное приписывание удач и неудач внутренним и внешним факторам деятельности. Подводя итоги обзора, следует остановиться на особенностях теоретико-методических конструктов, используемых в рассмотренных исследованиях: шансовые задачи - задачи на навык и мотивация стремления к успеху - мотивация избегания неуспеха.

Дихотомия шансовых задач и задач на навык являлась по существу квазипсихологической, поскольку и теоретически, и экспериментально она рассматривалась объективистски - как характеристика самих задач и их материала или как характеристика задач, задаваемая в инструкции, а не как различие деятельностей в диаметрально противоположных условиях. Поэтому фактически во всех экспериментах с использованием шансовых задач и задач на навык в их объективистской трактовке происходил не учитываемый исследователями процесс субъективного доопределения условий этих задач, и вместо жесткой дихотомии устанавливалась градация переходов от задач, «полностью» определяемых шансом, до задач, «полностью» определяемых навыком. Это доопределение могло иметь различные причины, связанные с индивидуальными различиями испытуемых в мотивации, с различными установками, возникшими в прошлом опыте испытуемых при выполнении аналогичных задач, и т.п. Все это неизбежно отражалось на чистоте получаемых результатов, затрудняло их теоретическое осмысление в отношении к исходной дихотомии задач.

Дихотомия мотивации стремления к успеху и мотивации избегания неуспеха также имела ряд недостатков. Прежде всего, данная дихотомия изначально, еще в мерреевской традиции, рассматривалась субъективистски - как дихотомия потребностей, мотивационных диспозиций. Во-вторых, в рамках теории мотивации достижения исходным являлся постулат о том, что данная теория приложима только к достиженческим ситуациям (или к задачам на навык), поведение в которых может быть оценено в терминах определенных «стандартов качества» (см. [4]). Однако, как справедливо отмечал Н. Физер [12; 117], данное предположение является значительным упрощением: реальная деятельность испытуемого в эксперименте практически никогда не контролируется им полностью. Другими словами, мотивационная дихотомия не учитывала в модели целеобразования такую существеннейшую переменную, как степень контроля испытуемым результатов своих действий ([11], [14], [28], [30] и др.). За альтернативой мотивации достижения успеха и мотивации избегания неуспеха стояли особенности деятельностей различной структуры, особенности релятивных по своей природе мотиваций, однако в теории мотивации достижения эти различия были фиксированы в характеристиках противоположных мотивов. Эти мотивы получили диспозициональную трактовку и были фактически оторваны от реальной деятельности испытуемых в эксперименте.

В 70-80-е гг. в американской психологии возник целый ряд теоретико-экспериментальных подходов к изучению «личной ответственности» (как промежуточной когнитивной переменной), в числе которых - исследования «внешней-внутренней локализации контроля» [25], «личной причинности» [8], «внешней-внутренней мотивации» [9], «психологической сопротивляемости» [5] и «выученной беспомощности» [26]. Однако предлагаемые в этих работах концептуальные дихотомии также оказываются в конечном счете либо субъективистскими, либо объективистскими проекциями деятельности.

Вместе с тем приведенные в обзоре экспериментальные факты могут получить деятельностную (не объективистскую и не субъективистскую) интерпретацию, которую можно сформулировать в следующих положениях:

1. Любую деятельность испытуемого в эксперименте (так же как и любую - учебную, игровую, трудовую и т.п. - деятельность вообще) можно рассматривать как находящуюся в континууме «шансовые деятельности - деятельности на навык» («деятельности с мотивом избегания неуспеха - деятельности с мотивом достижения успеха», «деятельности с внешней локализацией контроля - деятельности с внутренней локализацией контроля» и т.д. и т.п.).
2. Положение конкретной деятельности в данном континууме определяется не столько объективными и субъективными условиями (например, материалом заданий и мотивами), сколько особенностями структуры деятельности, случайным или, наоборот, закономерным характером связей между ее компонентами (целями, действиями, результатами и мотивами). В свою очередь, особенности структуры деятельности задаются распределением функций смысло-, целе- и средствообразования между ее участниками (экспериментатором и испытуемым, взрослым и ребенком, учителем и учеником).
3. В зависимости от положения деятельности в данном континууме изменяются, перестраиваются когнитивная активность, характер целеобразования, качественные и количественные параметры мотивации таким образом, что чем более распределенной (частичной) оказывается деятельность, тем менее дифференцированной становится субъективная шкала трудности в деятельности, менее адекватным становится целеобразование, усиливается побудительность мотивов, ослабевает их действенность, укорачивается временная перспектива
4. Процесс целеобразования является не только ключевым психологическим механизмом, но и чувствительным индикатором взаимосвязи структуры и мотивации деятельности

1. Atkinson J.W. (ed.). Motives in fantasy, action and society. Princeton, N.Y.: Van Nostrand, 1958.
2. Atkinson J.W. An introduction to motivation. Princeton, N.Y.: Van Nostrand, 1964.
3. Atkinson J.W. Some general implications of conceptual developments in the study of achievement-oriented behavior. In: Jones M.R. (ed.). Human motivation. Lincoln: Univ. of Nebraska Press, 1965.
4. Atkinson J.W., Feather N.T. (eds). A theory of achievement motivation. N.Y.: Wiley, 1966.
5. Brehm J.W. Responses to loss of freedom a theory of psychological reactance. Mornstown, N J: General Learning Press, 1972.
6. Cohen J. Chance, skill and luck. Baltimore: Penguin Books, 1960.
7. Cohen J., Hansel M. Risk and gambling. The study of subjective probability. L.: Longmans, Green and Co., 1956.
8. DeCharms R. Enhancing motivation change in the classroom. N.Y.: Irvington Publishers, 1976.
9. Deci E.L. Intrinsic motivation. N.Y.: Plenum, 1975.
10. Feather N.T. Subjective probability and decision under uncertainty // Psychol. Rev. 1959. V. 66.
11. Feather N.T. Valence of outcome and expectation of success in relation to task difficulty and perceived locus of control // J. Pers. and Soc. Psychol. 1967. V. 7.
12. Feather N.T. Valence of success and failure in relation to task difficulty past research and recent progress // Australian J. of Psychol. 1968. V. 20.
13. Heckhausen H. The anatomy of achievement motivation. N.Y.: Academic Press, 1967.
14. Heckhausen H. Intervening cognitions in motivation. In: Berlyne D.E., Madsen К. В. (eds). Pleasure, reward, preference. N.Y.: Academic Press, 1973.
15. Irwin F.W., Graae С.N. Tests of discontinuity hypothesis on the effects of independent outcome values upon bets // J. Exp. Psychol. 1968. V. 76.
16. Lewin K., Dembo T., Festinger L., Sears P. Level of aspiration. In: Hunt J. McV. (ed.). Personality and behavior disorders. N.Y.: Roland Press, 1944.V. 1.
17. Mohone С. Н. Fear of failure and unrealistic vocational aspiration // J. Abnorm. and Soc. Psychol. 1960. V.60
18. McClelland D. С. Achievement and entrepreneurship: a longitudinal study/ // J. Pers. and Soc. Psychol. 1965. V.1
19. Mehl O. Uber Erfolge und Misserfolge um Leistungs und Zufallbereich // Z. fur Psychol. 1962. Bd. 167.
20. Meyer W.U. Leistungsmotiv und Ursachenerklarung vor Erfolg und Misserfolg. Stuttgart, 1973.
21. Moulton R.W. Effects of success and failure on level of aspiration as related to achievement motives // J. Pers. and Soc. Psychol. 1965.V.I
22. Nisan M., Minkowich A. The effect of expected temporal distance on risk taking // J. Pers. and Soc. Psychol. 1973. V.25
23. Nuttin J.R. The future time perspective in human motivation and learning // Acta Psychologica. 1964. V.23
24. Nuttin J.R. Motivation et perspective d'Avenir. Louvain: Louvain Univ. Press, 1980.
25. Phares E.J. Locus of control in personality. Morristown: General Learning Press, 1976.
26. Sehgman M.E. Helplesness: on depression, development, and death. San Francisco: Freeman, 1975.
27. Strauss M.A. Differed gratification, social class and the achievement syndrome // Amer. Sociol. Rev. 1962. V.27
28. Weiner В. New conceptions in the study of achievement motivation. In: Maher В.A. (ed.). Progress in experimental personality research. V. 5. N.Y.: Academic Press, 1970.
29. Weiner В. Human motivation. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1980.
30. Weiner В., Kukla A. An attributional analysis of achievement motivation // J. Pers. and Soc. Psychol. 1970. V.15
31. Weiner B., Heckhausen H., Meyer W.U., Cook R.E. Causal ascriptions and achievement behavior // J. Pers. and Soc. Psychol. 1972. V.21

Поступила в редакцию 20.XII 1982г.   

[1] В зарубежной экспериментальной психологии проблематика целеобразования (goal-setting, risk-taking) традиционно разрабатывается в широком спектре исследований уровня притязаний, валентностей и субъективных вероятностей успеха и неуспеха, мотивации достижения, временнóй перспективы, ответственности, поведения в условиях неуверенности и риска и т.д.
[2]Допущенная нами терминологическая вольность - использование термина «деятельность» для обозначения объекта исследования зарубежных экспериментальных работ - имеет свое оправдание.
Во-первых, нам хотелось бы сразу же задать читателю определенную (деятельностную) точку зрения на анализируемые зарубежные исследования, а с этой точки зрения, как известно, всякую целенаправленную активность человека следует рассматривать как деятельность, имеющую определенную структуру и, следовательно, анализирующуюся в понятиях «мотив», «цель», «смысл», «действие» и т.д.
Во-вторых, нам хотелось бы подчеркнуть тем самым важное различение «объекта» и «предмета» зарубежных исследований - психологической реальности и ее понятийного оформления. Строго говоря, концептуальный аппарат теории деятельности, конечно, совершенно чужд понятиям, используемым авторами всех анализирующихся в данном обзоре работ, но это не означает, что данный аппарат не может быть применен для интерпретации их экспериментальных схем и полученных фактов. Нашу задачу мы видим в том, чтобы за сеткой понятий зарубежных исследований обозначить их действительный объект и интерпретировать его в понятиях теории деятельности.