Диана Борисовна Богоявленская (Туровская) доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник, руководитель группы диагностики творчества ФБГНУ Психологический институт», академик РАЕН , МАПН, почетный член РАО.

Ключевые слова: поступок, личность, мужество, верность, принципы.

The last student

Bogoyavlenskaya Diana Borisovna — Doctor of Science (Psychology), FBSNI Psychological Institute of the Russian Academy of Education, Moscow, RF, Chief researcher

Key words: deed, personality, courage, faithfulness, principles

Работа в рамках курсовой и дипломной работы начиналась мной под руководством С.Л. Рубинштейна. Узнав, что мне, студентке 4-го курса философского отделения, разрешено параллельно учиться на психологическом отделении, он с уверенностью произнес: «Тогда пора раскрыть механизм инсайта», определив тему исследований мне на всю последующую жизнь.

К сожалению, на мне заканчивается школа С.Л. Рубинштейна. В тот день, когда был подписан приказ о назначении его руководителем моей курсовой работы, был подписан приказ о его увольнении как сотрудника кафедры психологии. До 1958 г. он числился только руководителем студенческой работы. На факультет он больше не приходил и с А.Н. Леонтьевым не общался. Естественно, что, получив тему и начав проводить эксперимент, я не решалась обращаться к классику науки с возникающими вопросами и училась по его книгам. Как типичная студентка в конце года, когда надо было сдавать работу за учебный год, я отвезла текст курсовой в Институт философии и оставила в его секторе. Замечаний по курсовой я не получила. Полной неожиданностью для меня явилось описание моих экспериментов с ссылкой на мою фамилию в вышедшей в 1958 г. книге Сергея Леонидовича «О мышлении и путях его исследования». Это было подтверждением, что я на верном пути, и я, как могла, расширяла число экспериментальных задач (даже обращалась к Кордемскому — автору сборника, где приводились головоломки). Все свободные от занятий часы я проводила эксперименты. Я не помню, в каком месяце первого семестра меня вызвал А.Н. Леонтьев. Он сказал, что поскольку Рубинштейна положили в больницу и это надолго, то он как руководитель кафедры берет на себя руководство моим дипломом. Как видно, желая меня успокоить, он сказал, забыв об особенностях возраста: «Ты только его не критикуй, и все будет в порядке». Надо отдать должное ему как руководителю. Он периодически мне звонил и просил прийти и обсудить материал диплома, а получая в ответ, что я еще не готова, убеждал, что диплом — это всего лишь учебная работа. Вытащить меня на встречу ему удалось только один раз, когда он предложил обсудить в дипломной работе механизм компарации. Но дипломную работу я сдала ему вовремя. Однако защиту диплома все время отодвигали, поскольку стало известно, что Рубинштейна выписали из больницы. Наконец, ему передали текст моей работы и была назначена дата, когда я должна была поехать к нему за его отзывом. К этой дате я готовилась с воодушевлением. Прежде всего, меня беспокоило, как я буду выглядеть. Я узнала, что в моду вошли капроновые перчатки. К своему строгому черному костюму я купила белые перчатки, и вместе это выглядело празднично. Я приехала к Сергею Леонидовичу счастливая в ожидании встречи с ним. Он посадил меня за письменный стол напротив себя и протянул мне диплом. Я взяла диплом… Он был перечеркнут! Я четко помню первое, что я подумала: «Как хорошо, что на мне белые перчатки!» Затем я положила руки на ручки кресла, чтобы выпрямить спину, поскольку я была оскорблена! ......Затем я увидела, что голова Рубинштейна плавает слева направо и обратно. Рот был открыт, значит, он говорил. Я начала отвечать, но не слышала, что я говорю. (Удивительно, как сильны защитные механизмы нашей психики. Я честно в течение нескольких лет не понимала, что потеряла сознание.) Потом я увидела, что он взял со стола ластик и стал стирать свои кресты на страницах. Через некоторое время ему, как видно, надоело стирать их на каждой странице, и здесь я услышала, что он сказал: «Ладно, не обращайте внимания». Затем он открыл страницу в дипломе с просьбой убрать несколько абзацев. В этот момент я буквально услышала голос Леонтьева: «Только не критикуй, и все будет в порядке». Читая книги Рубинштейна, я не всегда была уверена, что до конца его понимаю. Но, читая курсовые и дипломные работы, где Рубинштейн числился руководителем, я нашла формулировки, которые позволяли навести критику. Наверное, это было мне нужно, чтобы не быть в своих же глазах подхалимом: не критиковать, чтобы было все в порядке.

Отдавая себе во всем отчет, сказала: «Я не могу». Он удивился и возмущенно сказал: «У меня много врагов, и они могут за это уцепиться. Я прошу это убрать!»

Я уже видела себя в вагоне поезда на Целину. Где еще может работать философ без высшего образования? Но повторила: «Я не могу». Рубинштейн долго молчал. Я тоже молчала. Наконец он сказал: «Ладно. Завтра вы будете говорить, и я думаю, все будет в порядке». Совсем мертвая я отвезла текст оппоненту. А утром пришла в пустую аудиторию, поскольку все защиты уже прошли. В аудитории сидели только две лаборантки кафедры, которые выразили сомнение в возможности моей защиты: «…ведь они не разговаривают! Каждый будет думать, что приедет другой». Но в это время мы увидели, как к подъезду факультета подъехала большая черная машина. А затем сразу другая. В аудиторию они вошли вместе, сели за стол и стали разговаривать. В этой ситуации мне было предоставлено Слово для защиты диплома. Я говорила. Но все внимание было направлено на их беседу. Потом лаборантки сказали мне, что так плохо я никогда не говорила. Мой оппонент доц. Никифорова сказала, что данный текст скорее черновик. Но если она обычно за черновики ставит двойки, то за этот черновик она ставит отлично. Потом Слово было предоставлено научному руководителю. Первое, что он сказал: «Дипломница как экспериментатор оказалась сильнее гештальт-психологов». Как ни странно, но меня это не обрадовало, а удивило: как можно сравнивать студентку с великим Дункером? Возможно, пережитое прошлым днем меня заморозило. (смысл сказанного тогда Рубинштейном я поняла только в аспирантуре, когда как следует разобралась в концепции гештальт-психологии. Там весь процесс начинается со структуры. А я, что было важно для Рубинштейна, показала, как эта структура строится.) Но дальше Рубинштейн сказал, что он сейчас договорился с Леонтьевым, что посылает заявку на мое распределение в его отделение в Институте философии, так как у него появилась новая идея и ее экспериментальную разработку он поручит дипломнице. Такие перепады моя психика, как вид- но, не выдержала. Я дальше ничего не помню. В памяти осталось только то, что я стою в углу этой аудитории, надо мной склонился Леонтьев, жмет мне руку и говорит: «Я тебя поздравляю дважды! Понимаешь, почему дважды?» Я киваю головой, но не понимаю, почему дважды. Вообще не понимаю, что произошло.

После получения диплома об окончании факультета я уехала на неделю в Крым. При возвращении в аэропорту я увидела очень красивые белые цветы, купила большой букет и сразу, прилетев в Москву, из аэропорта отправилась к Рубинштейну, чтобы подарить ему эти прекрасные цветы за так быстро сбывшуюся мечту: я философ, буду работать в Институте философии за проведенный психологический эксперимент! Но дверь открыла прислуга. Она сказала, что Сергею Леонидовичу нездоровится и он лежит в постели. Однако цветы она готова передать. Мне повезло. У Сергея Леонидовича сидела его старейшая сотрудница Л.И. Анцыферова. Когда ему передавали мой букет, по словам Анцыферовой, он крайне эмоционально сказал, как ему хочется, чтобы жизнь не сломала это чистое существо! Анцыферова мне это рассказывала каждый раз, когда мы виделись или говорили по телефону. Такое сильное впечатление на нее произвели его слова.

На протяжении жизни часто встречались ситуации, да и даже сегодня они присутствуют, когда компромисс очень выгоден не просто в материальном, но и в карьерном плане. Но... «я не могу». И то, что этого хотел Рубинштейн, меня поддерживает и оправдывает.