А.С. Зиневич Одесский национальный медицинский университет
И.И. Рейдерман Училище им. М.Б. Грекова Украина, Одесса

Человек двойной - «Homo Duplex» - выражение, встретившееся в рукописи Л.С. Выготского, названной публикаторами «Конкретная психология человека». Человек «удваивается», и в нашей статье речь пойдёт о таком удвоении, когда в результате развития психики в ней появляются Я и Другой как некие участники внутренней «драмы».

Первоначально в сознании младенца нет ещё никакого образа Я, да и осознаваемого Другого. По мнению психоаналитиков, младенец первые несколько месяцев жизни отождествляет себя с матерью, и лишь потом начинает отличать себя. Ещё больше времени требуется, чтобы он сказал «я». Всё это общеизвестно. Но, следуя в своих рассуждениях за Выготским, следует сделать вывод, что Я растёт из некоего социального и культурного «Мы», оно формируется в совместно–разделённой деятельности взрослого и ребёнка. Вопрос, который хочется задать: когда ребёнок произносит, наконец, Слово «Я», - куда девается второй член этого микросообщества, Другой? Да никуда не девается! Но теперь он воистину удваивается - он теперь не только вовне, но и внутри. И роль его громадна - он продолжает управлять деятельностью ребёнка, но уже опосредствованно, как интериоризованный Другой.

Попробуем предположить, что психическое здоровье всякого человека зависит от фундаментального отношения Я и Другого в его психике. В таком случае концепция Выготского помогает сделать следующий шаг в анализе этого фундаментального отношения. Ведь речь - об интериоризации, и «вращённый» в сознание ребёнка Другой - это, прежде всего, его родитель. Ребёнок - уже не просто «дрессированное существо», послушно усвоившее некие поведенческие нормы. Через внутренний образ Родителя ребёнок опосредствует свои действия, пытается управлять собой. В сознании маленького человека звучит Голос, запрещающий делать что-то. И это уже не обязательно буквальный голос матери или отца. Это «внутренний голос». Поскольку онтогенез повторяет филогенез - мы можем говорить о глубокой архаике, связанной с императивным звучанием в сознании почитавшихся божественными голосов. В найденном нами сообщении со ссылкой на исследователей Медицинского центра Университета Гронингена (Нидерланды), говорилось, что опросив почти четыре тысячи учащихся начальных школ, учёные выяснили: каждый десятый ребенок в возрасте 7–8 лет испытывал слуховые галлюцинации. Впрочем, ещё Сократ - прислушивался к голосу своего Даймона. И Даймон чаще всего его предупреждал: не делай этого!

Речь идёт о бытии в человеке Другого - рядом с его «Я». А не просто о формировании «образа Другого». Сначала Другой - является совершенно конкретным. Это близкий человек, - с ним, даже когда его и нет уже в живых, можно «поговорить», обратиться к нему за советом, да и просто ощутить его духовную поддержку в трудной ситуации. Можно сказать, что порой такой образ живёт в человеке на правах его «субличности». Это «свой Другой», так сказать, вошедший в состав личности, не нарушающий её целостности. Но бывают патологические случаи - когда близкий человек оказывается внутренне «далёким», недобрым, но продолжает жить в сознании, оказывая деструктивное воздействие на всю жизнь человека.

Уже из этих рассуждений ясно, что Другой как Родитель - должен быть воистину носителем «идеальных форм» и уметь ими пользоваться, как подлинный мастер. Он не может быть просто «продуктом социума» со всеми его эмпирическими недостатками и ограничениями - а должен быть сознательным носителем культуры. Если он сотворил себя в культуре, то и воспитание ребёнка станет актом культуротворчества - подобным созданию произведения во всех остальных сферах, только ещё более ответственным.

Представление о «двойнике» возникает уже в Древнем Египте. Вяч. Вс. Иванов характеризует «глубоко укоренившуюся тенденцию египтян понимать мир дуалистическим образом в виде целого ряда парных противоположностей, сбалансированных в неизменяющемся равновесии». Автор перебрасывает мостик к принципу дополнительности Нильса Бора и квантовой механике, а мы - имея в виду историческое развитие человека как личности - к «Двойнику» и «Заслуженному Собеседнику» А.А. Ухтомского, к диалогизму, как фундаментальному основанию человеческой психики.

Л.С. Выготский - независимо от другого своего современника, М.М. Бахтина - убеждённый диалогист. Психика диалогична - она есть нескончаемый разговор с Другим. Впрочем, все мы это знаем и по собственному опыту: если мы продумываем некую сложную проблему - в какой–то момент в нашем сознании начинают звучать возражения от лица некоего Оппонента. Разумеется, можно полагать, что этот оппонент условен и всего лишь порождён ситуацией, что единое сознание раздваивается на два, чтобы потом вернуться к исходному состоянию. Однако случаи патологии свидетельствуют, что на деле пара «я и Другой» в сознании человека - нечто куда более фундаментальное. Скажем, при шизофрении голос Оппонента начинает звучать угрожающе, это уже не «мой Другой» а Чужой, враг, с которым никакой конструктивный диалог уже невозможен. Происходит расщепление на две личности - в этом и состоит болезнь. Даже без такой явной симптоматики - мы в обиходе встречаемся с «личностями, которых называют шизофреническими», говорит Христиан Шарфеттер, и все они «обнаруживают расстройства «Я–сознания» в различных его свойствах». «Будь же сам с собою воин! Ты на две души раздвоен! Береги низкую, Береги высокую, Береги кроткую, Береги жестокую!» (выделено нами, А.З., И.Р.), - писал Бертольд Брехт в одной из своих ранних пьес.

Дать в краткой статье описание развития личности в истории как индивидуальной, так и всемирной - задача невозможная. Однако постулируем в качестве необходимого итога этого процесса развития - возникновение инстанции Универсального Другого, как фундамента личности. Путь к такому Другому - долгий и противоречивый, но именно он и придаёт смысл и бытию личности, и всей человеческой истории. Б.Ф. Поршнев - говоря об эволюции от «нечеловека» к человеку - постулировал две инверсии. И связывал их - задолго до успехов сегодняшней нейрофизиологии - с развитием речи, и, следовательно, началом возникновения межполушарной асимметрии. «Соединение развития языка с управляющими функциями могло быть определяющей силой, стоящей за квантовым скачком, ознаменовавшим возникновение человека», - пишет ученик А.Р. Лурии Э. Голдберг.

В начале пути - перед нами неразличимое единство Я и Другого (ребёнка и матери). Следующий этап - различение. И мы склоняемся к мысли, что оно связано отнюдь не со «стадией зеркала» по Ж. Лакану. По свидетельству того же Э. Голдберга, узнавать себя в зеркале способны уже высшие приматы. И даже выражают при этом радостные эмоции. Однако людьми их это не делает. Человек же овладевает речью - и одним из решающих оказывается Слово «Я». Вместе с ним - появляется не просто зачаток самосознания, но и нечто не менее важное: субъект–объектная дихотомия.

В некотором роде перед нами драма, уже описанная в известном эпизоде Ветхого Завета: существовал непрерывный бытийный континуум, в котором нельзя было выделить ничего отдельного. И вот с поеданием «плода с Древа познания» - возникает ум, который всё расчленяет. Человек оказывается в дискретном мире, в котором он в качестве Я противостоит миру объектов. И Другой - может быть объектом. А может стать Ты.

Индивидуальное эго–сознание, носитель которого может противостоять другим - возникает уже в первобытном племени. И поскольку от сплочённости зависит выживание племени как целого - то непременной психосоциальной процедурой является инициация. В ходе неё происходит радикальная трансформация Эго: оно умеряет свои всегда непомерные аппетиты, инициируемый проходит через ритуальную смерть, воскресение и смену имени. Но, что ещё важнее - в психике индивида появляется ещё одна, высшая инстанция, которую в эту психику буквально вживили путём внушения, используя и наркотические средства, и средства прямого физического и психического насилия. Зато теперь в прошедшем инициацию присутствует некий Символический Другой, символ общности всех членов племени, и прошлых, и будущих. Это тотемный Первопредок, к которому можно обращаться с вопросами, на помощь которого можно надеяться. Но главное - в критических ситуациях, грозящих гибелью и требующих самопожертвования - он отстраняет эго и берёт управление поведением на себя. Называть ли его сознанием? Скорее это «сверх–» или «над–» сознание.

Здесь нет возможности подробнее говорить о Сверхсознании - мы полагаем, что это весьма значимая категория психологии, важная не только для объяснения процессов творчества, как это делается в концепции П.В. Симонова. Итак, в психике появляется Символический Другой - и он радикально отличается от обобщённого другого в концепции Дж. Мида. У последнего - это всего лишь аспект сознания индивида. Образ обобщённого другого помогает индивиду воспринимать себя в соответствии с тем, как воспринимает его группа, и способствует созданию соответствующей роли. Иначе говоря, Другой здесь есть конструкт сознания, а не живое лицо, действующее внутри индивида. Тут мы и наталкиваемся на проблемы современного человека–индивидуалиста, который вовсе не желает трансформировать своё эго, признав главными некие всеобщие идеальные интересы, а всего лишь адаптируется к среде, стремясь не упустить свою выгоду. Между тем без внутренней трансформации, без «второго рождения» - человек не более, чем социальное животное. А выходом из этого состояния - является переход на новый уровень развития, уровень личности. Первая особенность личности - в способности лепить самого себя изнутри, преодолевать, преображать данное натурально.

Личность творит себя. И ей приходится постоянно одолевать искушения эго–сознания и «вспоминать» о Другом, причём не только ближнем, но и «дальнем». Что и означает жить духовно в культуре и истории. Следует согласиться с Н.С. Шадриным, который пишет, что «Л.С. Выготский сделал шаг вперед по сравнению с Марксом, говоря не просто о «производстве» сознания, а четко выделяя два масштабно различных мира: «большого» мира культуры и «малого» психологического мира личности, связанных отношениями интериоризации/экстериоризации». Культуру можно «знать», получив её в процессе образования как довесок к основной «сумме информации», с которым неизвестно, что делать. Но единственный способ, позволяющий личности строить и осознавать себя в некоем всеобщем духовном поле, выходящем далеко за пределы сиюминутных требований социума - бытие в культуре. Следовательно, нужна экзистенциальная причастность к идеалам, личностям, произведениям культуры.

Поле культуры - есть поле не ограниченного пространственно– временными рамками экзистенциально–духовного общения личности с другими личностями, которые физически могут отсутствовать. Историзм бытия человека в культуре - естественен и неизбежен. Зачем же нужен и что даёт этот «исторический вектор», практически отсутствующий в сознании людей эпохи постмодерна? И к кому, в сущности, обращается человек, которого уроки общения в культуре не могут не побуждать к стремлению выйти за пределы своего времени, забрасывая в будущее свою мысль, Слово, поступок? От ответа на этот вопрос зависит бытие человека - не только духовное, но и реальное, осуществляемое в трудном преодолении ограничений. Та чаемая и возможная полнота бытия, к которой стремится человек, и которая невозможна для человека «неполного», не «родившего» себя как личность.

Универсального Другой - в сущности, всякий человек, человек как представитель человеческого рода, человек в его истории. Представление о таком Универсальном Другом - личность формирует, живя в культуре. Но мало его «сформировать» - нужно его «интериоризовать», - всё дело в том, чтобы он был в тебе. Согласимся с юнгианским аналитиком Вольфгангом Гигерихом: «Другой в психологии - это собственный Другой души, внутренний другой». Одно дело - иметь «представление о Другом» в сознании - другое - иметь Другого в себе, «в душе».

Универсальный Другой - это не «обобщённый», а символический Другой, как и архаический Первопредок и Бог мировых религий. Таким образом, подлинная личность оказывается носителем некоего духовного единства всех людей, и даже - людей и природы. Но личность не есть инфантильное «возвращение» к единству как к некоему утраченному раю - она есть движение, стремление к единству на новом витке взрослого и ответственного бытия. И завершить эти размышления хочется мыслью Габриэля Марселя: «В действительности все происходит между мной и мной самим. (Но при этом нам приходится лишний раз убедиться в нетождественности понятия «я сам»)». Отсюда понятнее и название книги его ученика Поля Рикёра «Я сам как Другой». Тут речь не об единстве людей в коммуникации и не о так называемой интерсубъективности, которой можно подменить проблему «внутреннего Другого». Тут речь о глубинной онтологической общности, о той сокровенной глубине, где я и другой больше не противостоят друг другу.