«Психотехника парадокса»

Раздел 11. ЯВЛЕНИЯ, СОПУТСТВУЮЩИЕ ПАРАДОКСАЛЬНЫМ ИНТЕРВЕНЦИЯМ

Напрасным занятием окажется поиск каких бы то ни было публикаций на тему переживаний пациентов в ходе парадоксальной терапии или же касающихся их реакции на интервенцию. С другой стороны, многие спрашивают у нас, как наши рекомендации принимаются пациентами. В данном подразделе мы охарактеризуем отмеченные нами типы реакций, а также приведём несколько непосредственных отчётов, написанных лицами прошедшими курс лечения. Мы лишь недавно начали просить пациентов описывать, что они ощущают в ходе терапии, и поэтому пока мы не можем представить большое количество обобщений.

Пациенты по-разному реагируют на парадоксальные интервенции, письменные или же вербальные. Поданные инструкции могут натолкнуться на безразличие или же вызвать смех, озабоченность, удивление, шок, дезориентацию, злость, отрицание либо чувство обиды. Однако мы не можем припомнить себе ни одного случая, чтобы эмоциональная реакция на парадоксальную интервенцию склонила хотя бы одного пациента к отказу от терапии. Наоборот, поданная в нужный момент и чётко сформулированная интервенция нередко становится для пациента «приманкой», необычайно сильно приковывая к себе его внимание. По нашему мнению, такая интервенция передаёт пациентам информацию о том, что мы понимаем их парадоксальную ситуацию, хотя прямо об этом и не говорится. Такое сообщение нередко воспринимается лучше, нежели непосредственная конфронтация, особенно если мы имеем дело с супружеской парой или же семьёй, в которой воздержание от комментирования поведения выполняет адаптационную функцию. Налаживание подобного контакта с пациентом представляет собой необыкновенное переживание. Мы общаемся с ним на двух уровнях, и иногда нам кажется, что наш собеседник осознаёт это. Сеанс превращается в ситуацию, воспринимаемую одновременно и как развлечение, и как игра за наивысшую ставку. осознание того, что терапевт общается на двух уровнях, может вселить в пациента надежду. Интуитивно он чувствует, что его проблемы вытекают из неясного способа общения. Поэтому он чувствует облегчение при контакте с лицом, понимающим его ситуацию и по-дружески контролирующим дезориентирующие сообщения, не позволяя, им одержать верх над ним, так как это получилось в ситуации с пациентом.

Наиболее часто встречающимися эмоциональными реакциями, которые нам приходится наблюдать после представления парадоксальной интервенции, являются дезориентация и весёлость. Похоже, они обе доказывают удачность интервенции. Человек, как правило, волнуется из-за своих симптомов. Если он научится смеяться над ними, замечать их абсурдность или дистанцироваться в отношении их, симптомы приобретут иное эмоциональное значение. юмор сам по себе парадоксален. Предложение, заключающее в себе главную мысль шутки, противопоставляется предыдущим предложениям или же соединяется с ними на уровне мета-коммуникации. Можно предположить, что если реакцией является весёлость, произошло переформулирование проблемы, которая начинает восприниматься не как повод для грусти, а как нечто комичное. Вторая из упомянутых реакций, дезориентация, указывает на реорганизацию способа восприятия. Даже пациент, подвергающийся линейной терапии, проходит через период замешательства, который можно назвать экспериментированием, испытанием нового «я», поиском идентичности или же становлением новым человеком.

(Furst) (1978) доказывает, что терапевтический процесс можно понимать как (по очерёдности): усиление, дезориентацию, изменение и усиление. К этому же явлению обращается и Минухин (1974), рассуждая о вызове состояния нарушения равновесия в семейной системе. Изменение, происходящее после парадоксальной интервенции, является радикальным и, зачастую, сиюминутным. Пациент впадает в состояние, напоминающее транс, в ходе которого происходит реорганизация давних переживаний и их приспособление к новой системе координат. Период замешательства, предшествующий установлению нового порядка, иногда бывает коротким, а иногда затягивается на некоторое время.

Эмоциональные реакции на письма могут изменяться с течением времени. Испытываемые в первые минуты чувство обиды, гнев и недоверие зачастую перерождаются в одобрение, которому сопутствует больший оптимизм либо же дезориентация. Одна женщина отреагировала на полученное письмо недоверием и чувством обиды. По её же словам, у неё сложилось впечатление, что терапевт «поставил на ней крест». Но вскоре она оправилась и детально проанализировала каждое предложение. Всё это позволило ей понять, что до сих пор в действительности она не хотела проводить никаких изменений. Письмо дало женщине мотивацию к изменению, помогая ей сделать выбор между продолжением прежнего поведения и стремлением к превращению в кого-то другого.

Следует подчеркнуть, что вне зависимости от реакции пациента, терапевт не должен отказываться от своей позиции, разве что для этого появятся какие-то серьёзные причины. Лицо, стремящееся уничтожить терапевтическую двойную связку, зачастую демонстрирует сильные чувства, чтобы доказать терапевту, что он совершил ошибку. Специалист должен согласиться с резкой реакцией этакого лица, и даже стремиться к тому, чтобы пациент вышел из его кабинета дезориентированным, удивлённым, разозлённым, задетым и т.д. Дезориентация пациента часто вызывает в нас желание помочь ему найти точку опоры. Однако помощь подобного рода равнозначна навязыванию пациенту собственного способа восприятия действительности. Люди способны преобразовывать собственные эмоции. Если мы дадим им на это немного времени. чувства являются отражением ситуации двойной связки, в которой оказался пациент.

Они мотивируют его к поиску решения, которое не только будет наиболее функциональным, но и пробудит позитивные эмоции.

Помимо эмоционального аспекта следует задуматься над соотношением вербальной и поведенческой реакций пациента, если речь заходит о подчинении и изменении. Иногда лицо, подвергшееся интервенции, вербально сопротивляется ей, проявляя при этом поведенческое изменение. Такую реакцию можно наблюдать после применения многих техник, в особенности сдерживающего типа. В других случаях пациент подчиняется вербально и совершает при этом поведенческое изменение. И, наконец, случается, что вербально пациент соглашается с инструкцией. Но при этом он не совершает какого бы то ни было поведенческого изменения. Такая реакция свидетельствует о том, что интервенция была неверно сформулирована. В данный момент нам трудно сказать что-то определённое относительно перечисленных паттернов, кроме того, что интервенции, пробуждающие к жизни сильное вербальное сопротивление или эмоциональную реакцию, чаще всего вызывают поведенческое изменение.

Феноменологические исследования, посвящённые парадоксальной терапии, должны представить множество интересной информации. С некоторых пор мы начали интересоваться мнением пациентов относительно «нашего способа работы». Один из случаев, над которым мы работали, касался двух образованных людей, проживающих совместно. Среди применявшихся нами интервенций было множество рецептов и парадоксальных предвидений. Мы попросили пациентов в письменном виде представить свои чувства, испытываемые ими после получения «необычных, странных, неуместных или же абсурдных» домашних заданий. Наш подход пробудил интерес у обоих партнёров, которые до этого подверга¬лись терапии, проводимой более традиционными методами. Мужчина даже ознакомился с нашими публикациями, а также прочитал книгу: «Изменение: Принципы формирования проблемы и её решения» (Вацлавик и др., 1974). Пациенты заявили, что совместно обсудили наши методы терапии, а партнёр написал короткий отчёт на тему их реакции. Что интересно, хотя они оба утверждали, что соглашаются с его содержанием, прилагаемая к нему дописка доказывала что-то совершенно противоположное. Мы также попросили пациентов высказаться на тему возможных этических проблем, замеченных ими в связи с нашим подходом. Представленные ниже высказывания приводятся в авторском варианте.

Парадоксальная терапия

Парадоксальная трактовка проблемы неизменно приводит в действие процесс ослабления напряжения. Первым испытываемым мною чувством является страх. Я пытаюсь уклониться от выполнения парадоксального упражнения, и мне приходится взять себя в руки, чтобы вообще его реализовать. Однако в тот момент, когда я подчинюсь упражнению, оно начинает восприниматься мною как интригующее и комическое.

В фазе роста напряжения моё «я» приобретает огромную выразительность. Дают о себе знать чувства, вращающиеся главным образом вокруг темы: «Что со мной будет?» Я немного смущён и иногда ощущаю себя в глупом положении.

Когда подходит фаза ослабления напряжения, «я» уходит на второй план. Ко мне приходит хорошее, шутливое настроение. Я бы сказал, что весь процесс очень эффективно воздействует на те просторы моего сознания, где мысли «заупрямились» и неустанно преследуют меня, не принося никакого решения. В таких случаях каждое усилие с моей стороны, вместо того, чтобы уничтожить блокаду, лишь дополнительно укрепляет её. Происходит так наверняка потому, что моё отношение к блокаде амбивалентно - её сохранение всегда приносит какую-нибудь выгоду. Поэтому моя воля борется с самой собой, стремясь одновременно и к преодолению, и к сохранению блокады.

Благодаря парадоксальным методам, я начинаю концентрироваться на противоположности воли - на подчинении. Как и в ходе каждого известного мне творческого процесса, я осознанно принуждаю себя к действию до того момента, пока не почувствую, что я в состоянии подчиниться данной минуте. Я осознанно моделирую сон, который мучил меня до сих пор, а затем осознанно воспроизвожу его до тех пор, пока он не угаснет. «Я» становится актёром, а не исполняемой ролью. В этот момент блокада утрачивает свою магическую силу и уменьшается до уровня «альтернативного понятия / поведения».

С альтернативными решениями нет смысла спорить; поэтому после успешного решения парадокса я не уделяю слишком много внимания проблемам, которые ранее поглощали значительную часть моей энергии.

P.S. Элис восприняла мои выводы как полную чушь. Она утверждала, что в ходе парадоксального лечения пациент опосредованно получает позитивное сообщение, которое само по себе обладает терапевтическим действием, а именно: «То, что ты переживаешь, о чём думаешь, является совершенно нормальным, хотя, возможно, определённая модификация способствовала бы появлению большей гармонии в твоей жизни».

Позже Элис написала стихотворение о терапии.

Невозможно истребить осот, сказал мне как-то сосед,
он пробьётся даже сквозь цемент. Так же растёт и парадокс.
Он пробивается через бетонную блокаду, широкую,
как жизнь и длинную, как страх.
Нося это принцип в сердце, разуме и душе,
терапевт сеет парадокс.

Супругам, болезнь которых воняла как
гниющая рана, терапевт посоветовал сгнить дотла.
В доме, когда наступил вечер, дышащий ядом,
развязали войну на макаронах.

Жена прибрала поле битвы, собрала макароны,
вытерла соус, оставив лишь пятна на луне,
там, куда нормальный человек не пытается добраться.

Утром они отнесли свой гнев доктору,
с тем, чтобы бросить его ему в лицо и уйти навсегда.

Уже в дверях они процедили:
«Теперь вам самим необходимо лечиться».

Другая, скорее элементарная,
супружеская пара влюбилась
влюбилась в свою болезнь.

Парадокс обнажил их обоих, связанных
любовью к свободе.

Вокруг них маячил призрак развода.
Находилось ли в распоряжении
терапевта какие-нибудь лекарства для них?

Конечно же, у него для них был
припасён парадокс, который живьём
поглотил их и таким образом вновь соединил.

В то время, когда процветает несчастье,
мы постоянно должны напоминать себе
о том, что для жизни более всего необходима смерть.

Её партнёр представил своё мнение на тему этических вопросов, связанных с парадоксальным лечением.

Говоря в общем, я не думаю, чтобы этические проблемы играли в психотерапии большую роль. Человек по доброй воле обращается к терапевту, и он сам несёт ответственность за свою психику. Если не применяются сильные медикаменты, модифицирующие настроение, у пациента всегда есть свобода выбора, и ему решать, будет он выполнять какое-либо упражнение или же нет. Однако мне бы хотелось, чтобы терапевт учитывал возможность пациента, когда речь заходит о надлежащем использовании получаемых указаний. Чем сильнее воздействие данного метода, тем больше ответственности ложится на терапевта. Нельзя отрицать того, что парадоксальная терапия является мощным орудием и воздействует на уровне, который может и не осознаваться менее опытным пациентом - на уровне творческого использования страха и напряжения.

Даже рассматривая наихудший сценарий - распад личности пациента, подвергавшегося парадоксальной терапии - у меня складывается впечатление, что в конечном счёте пациент несёт ответственность за то, что он так неразумно освободился от всяческой власти. Терапевта же хотя и трудно его обременять надлежащей ответственностью, без сомнения можно в таком случае обвинить в ошибке.

Обратим внимание на то, что партнёры, как они сами заявили, отреагировали на рецепты страхом. Иногда пациенты боятся реализовать полученный рецепт. Данная реакция в особенности характерна для двух ситуаций: предписания депрессии и предписания ссоры. Человек, которому мы предписываем депрессию, опасается, что выполнение этого задания ещё больше ухудшит его настроение. В то время как супруги, которым мы советуем почаще ссориться, опасаются, что разыгрываемое поведение будет иметь такие же последствия, как и настоящий скандал. Чтобы справиться со страхом пациента, терапевт может выразить опасение, относительно того, сможет ли пациент справиться с заданием (напр. «Боюсь, вы окажетесь неспособными испытать депрессию достаточной силы»), а затем заявить, что задание действительно является очень трудным, но вместе с тем - неизбежным. Когда объектом ин¬тервенции становятся отношения, иногда полезным бывает применить технику преувеличения негативных последствий. Если, к примеру, муж утверждает, что после спровоцированной им ссоры жена в действительности перестанет разговаривать с ним, терапевт может попросить жену описать наихудшие действия, которые она могла бы в такой ситуации развернуть против мужа. Эти действия впоследствии преувеличиваются в шутливой форме. Если в кабинете терапевта оба супруга окажутся в состоянии смеяться над «наихудшими последствиями», это будет означать, что они уже готовы к выполнению домашнего задания.

Записи очередного пациента подтверждают наши наблюдения. Наиболее поразительной реакцией этого мужчины была спонтанная амнезия, касающаяся некоторых заданий. Он помнил, что что-то делал, но не помнил, что именно. Пациент лишь знал, что это были «странные упражнения». При этом он утверждал, что помнит линейные задания, получаемые им примерно в то же время, что и парадоксальные инструкции, которых он не мог вспомнить.

Когда я согласился описать свои реакции на упражнения, рекомендованные мне психологом, поначалу я посчитал, что наибольшие трудности у меня возникнут с принятием решения, какие из многочисленных неуместных заданий включить мне в свой отчёт. Однако у своему огромному удивлению я вдруг понял, что не могу вспомнить этих упражнений. Возможно, данный факт и не произведёт на читателя большого впечатления, но я, признаться, был ошеломлён. На протяжении многих месяцев я возмущался по поводу этих упражнений, думая примерно следующее: «Я нуждаюсь в помощи и плачу этому клоуну кучу денег, а он способен лишь давать мне какие-то бессмысленные поручения».

Я намереваюсь представить здесь три своих реакции. Первая из них относится ко всему комплексу упражнений, которые призваны были помочь мне справиться с проблемами в отношениях с моей партнёршей. Вторая реакция была вызвана упражнением, направленным на испытываемую мною депрессию. Третья и последняя касаются упражнения, нацеленного на моё чувство профессиональной некомпетентности.

Первая реакция

Я жил с женщиной, которая была мне очень дорога. Мы были вместе уже около года и планировала пожениться. Наша пара казалась всем идеальной. Мы работали в одной и той же отрасли и часами могли разговаривать о работе. У нас было много общих увлечений: спорт, путешествия - и мы совместно придавались этим удовольствиям. Наши сексуальные отношения тоже были необыкновенными. Мы занимались любовью по два раза в день. Все наши друзья считали нас идеальной парой и не упускали возможности подчеркнуть это.

Однако в этом «идеальном» союзе я чувствовал себя несчастным и уставшим. Поскольку у моей девушки были похожие проблемы, мы решили обратиться за помощью к специалисту. Партнёрша, прежде всего, жаловалась на то, что я не делюсь с ней своими эмоциями, в связи с чем, она чувствует себя отвергнутой. У меня же было ощущение, что я задыхаюсь по причине чрезмерной близости. Мне казалось, что чем больше я старался дать ей то, что она желает, тем большего она ждёт от меня, и тем более болезненным оказывается моё поражение. Моя девушка воспринимала ситуацию с точностью до наоборот: она чувствовала, что, чем больше она пытается сблизиться со мною, тем дальше я её от себя отталкиваю.

После нескольких встреч психолог начал назначать нам различные упражнения и домашние задания. Большинство из них я не помню. Однако одно из них в общих чертах мне припоминается. Оно заключалось в следующем: нам разрешалось планировать и реализовывать совместные действия лишь в нечётные дни месяца. Я воспринял это задание как полный идиотизм, т.к. в моей голове не укладывалось, каким образом такое глупое упражнение могло бы нам помочь. Я считал, что мы с партнёршей испытывали трудности с общением, и что основной проблемой является моя неспособность делиться своими чувствами и поддерживать такую близость, о которой мечтала моя подружка. Несмотря на это, я согласился с заданием без слова протеста. Мои чувства в тот период и причины, по которым я согласился выполнить задание, были, мягко говоря, не слишком благородными. Я подумал: «Упражнение абсолютно бессмысленно». Этот психолог попросту глупец. Я знаю, что моя партнёрша сделает всё, что он велит. Но хотя задание и не поможет решить хотя бы одну из наших проблем, если я соглашусь его выполнить, в чётные дни я наконец-то смогу отдохнуть и делать то, что мне хочется; и что самое важное, в эти дни я не буду ощущать за собой вины за то, что мне не удалось оправдать её ожиданий». Мы договорились с партнёршей, что будем выполнять назначенные задания на протяжении двух недель. Когда отведённое на выполнение упражнения время закончилось, моя подружка была готова прекратить реализацию задания, я же хотел продолжать его выполнение. Короче говоря, мне понравилась моя независимость в чётные числа месяца, и я получал большое удовольствие от нашего союза в нечётные дни. Моя девушка реагировала подобным образом. Сейчас она получала гораздо большее удовлетворение и от себя, и от нашего союза. После долгих размышлений я могу утверждать, что упражнение, показавшееся мне вначале идиотским, положило начало одному из наиважнейших переживаний в моей взрослой жизни. Впервые я начал относится к себе как к человеку, имеющему личные права. Это звучит довольно глупо, но я действительно так думаю: человек не должен отказываться от самого себя во благо союза, лично для меня ни один союз не стоит того, чтобы целиком и полностью посвятить ему себя.

Вторая реакция

Распался союз бывший для меня очень важным. Мой старший сын хотел переехать ко мне. Моя бывшая жена не желала даже разговаривать со мной о своих проблемах с нашим сыном. На работе у меня всё шло наперекосяк. Помимо всего прочего, сорвалось моё повышение - а я так ждал его. Все эти обстоятельства, а также несколько более мелких проблем, довели меня до состояния настолько глубокой депрессии, что я едва мог функционировать. Мною было принято решение обратиться к психологу, который назначил мне довольно странное задание. Сначала он заявил, что любой в моей ситуации отреагировал бы сильным угнетением, и что в данный момент я не в состоянии выйти из депрессии, но по крайней мере я могу подчинить её себе. Затем он посоветовал мне выбрать определённую пору дня, когда никто бы не мог мне помешать. В течение этого часа я должен был думать о всех делах, которые угнетали меня. Более того, мне следовало повторять, что ситуация ещё хуже, нежели я думал. К примеру, поскольку моя профессиональная компетентность не помогла мне получить повышение, я наверняка буду уволен и больше никогда не найду другого места. По истечении данного часа мне не разрешалось обдумывать данные темы вплоть до следующей фазы депрессии. И если бы по прошествии этого часа у меня всё-таки появились какие-то угнетающие меня мысли, я должен был попросту запомнить их и сохранить до следующего часа депрессии. Если бы какая-то проблема показалась мне особенно важной, я должен был записать её, чтобы не забыть подумать о ней на следующий день в назначенный час.

По правде говоря, данное задание показалось мне несуразным. У меня сложилось впечатление, что психолог не верил в моё угнетённое состояние. Ведь если человек в состоянии управлять собственной депрессией, он попросту может перестать испытывать её. Кроме того, если я буду представлять свою ситуацию в чёрных красках, то в конце концов я могу поверить в эту ужасную картину и погрузиться в ещё более глубокую депрессию. Итак, я пришёл к выводу, что полученное задание наверняка мне не поможет и даже не исключено, что оно углубит мою проблему. Я не до конца уверен, почему я вообще начал выполнять это задание. Полагаю, что мои мотивы были следующими:

1. я доверял психологу и уважительно относился к его знаниям;
2. я понятия не имел, что мне делать, и поэтому даже глупая идея показалась мне лучшей, нежели ничего;
3. я не мог исключить, что в моей голове произошёл заскок, и что я сам уже не знаю, что имеет смысл, а что нет;
4. я пришёл к выводу, что возможно именно такое странное задание имеет шансы оказаться полезным;
5. я был в таком отчаянии, что готов был испробовать всё.

Вот такие причины - возможно, ещё несколько иных склонили меня попробовать назначенное задание. Результат оказался поразительным - эта абсурдная рекомендация решила мою проблему. Уже спустя три недели большую часть дня я функционировал на вполне удовлетворительном уровне, если говорить о чёткости и эффективности моей деятельности.

Реакция третья

Меня уже давно мучило чувство, что я не являюсь компетентным работником. На моём счету было множество профессиональных успехов, однако мне казалось, что обязан я этим везению и умению манипулировать другими. В меня вселилась уверенность, что рано или поздно все узнают о моей некомпетентности. В ходе своей профессиональной карьеры я почти всегда работал на должностях, которые - как мне казалось - превышали мои возможности. Я исходил из предположения, что если я получу такую должность и справлюсь с ней, то тем самым докажу себе, что и я кое-что умею. Итак, я получал данное место, успешно работал на нём 3-4 года, после чего решал поменять место работы, прежде чем сослуживцы узнают о моей профессиональной непригодности. Всё заканчивалось тем, что я получал работу, требующую ещё больших умений, нежели предыдущая.

Обо всём этом я рассказал психологу, который предложил мне на следующий день на работе повести себя некомпетентно. Моей первой реакцией было резкое сопротивление. Я вовсе не намеревался признаваться в своей профнепригодности. Психолог посоветовал мне для демонстрации своей некомпетентности выбрать относительно безопасную профессиональную ситуацию. Я не сразу согласился выполнить это упражнение.

В течение последующих нескольких месяцев я неоднократно пытался реализовать это задание. Однако я всегда был не в состоянии последовательно проявлять некомпетентность. Когда люди начинали с удивлением смотреть на меня, я отказывался от выполнения задания. Мне пришло в голову, что я демонстрирую слишком большую некомпетентность, и поэтому несколько раз я пытался вести себя лишь немного непрофессионально. Но и это не помогло мне, т.к. всякий раз я продолжал сталкиваться с одной и той же реакцией окружения.

Ни одна из этих ситуаций не несла в себе большой угрозы, т.к. они касались относительно несущественных дел и охватывали небольшую группу людей. Я пришёл к выводу, что в таких ситуациях окружение ожидает компетентного поведения даже от последнего недотёпы. Поэтому я решил выбрать ситуацию, в которой приняло бы участие множество людей и которая относилась бы к проблеме, могущей поставить под сомнение будущее фирмы. Я обдумал способ решения данной проблемы, после чего подготовил аргументы в пользу альтернативного, совершенно абсурдного решения. На встрече я начал представлять эту вторую позицию. Мне не удалось дойти и до половины своего выступления, когда, окинув взглядом зал, я увидел, что большинство собравшихся одобрительно кивают головами или же иными знаками демонстрируют свою поддержку. Я остолбенел. Если бы данное решение было принято, они бы ещё по меньшей мере полгода расхлёбывали проблемы. Постепенно я отошёл от своего абсурдного предложения и перешёл к представлению варианта, являвшего собой верное решение.

У меня сложилось впечатление, что я не выполнил этого задания. С психологом я также не разговаривал о нём - во всяком случае мне не помнится, чтобы я затрагивал эту тему. Самое смешное заключается в том, что на протяжении этих трёх-шести месяцев, когда я пытался выполнить упражнение, в какой-то момент я перестал чувствовать себя некомпетентным. Не знаю точно, как это случилось. На протяжении этого периода в моей жизни произошло множество других вещей, но я глубоко уверен, что помогло мне именно это странное упражнение.