Психологический институт в Москве:
российский центр психологической науки, культуры и образования

ГЛАВА II

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ: РЕОРГАНИЗАЦИЯ НАУЧНОЙ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (1921 -1941 гг.)

Октябрьский переворот и последовавшая за ним Гражданская война стали началом уничтожения всех видов продуктивной деятельности в стране. Наука не стала исключением. Г.И. Челпанов делает все от него зависящее для сохранения Психологического института. Это был подвиг не только учёного, но и гражданина России, положившего жизнь на создание школы русской психологии. В 1918г. в чудовищных условиях ему удаётся переиздать книги «Мозг и душа» (6-е изд.), «Учебник психологии» для средних учебных заведений (15-е изд.), «Введение в экспериментальную психологию» (2-е изд.).

В полемической брошюре «Демократизация школы (По поводу проекта Государственного Комитета по народному образованию)» он выступил против «демократизации» школы путём понижения уровня обучения и децентрализации школьного управления, призывая к сохранению всего лучшего, что было в российской системе образования. К 1919г. вышли третья и четвёртая книги «Психологического обозрения», они оказались последними, так как из-за недостатка средств издание журнала было прекращено. Челпанов продолжал работу по развитию внутренней структуры Института, которая была задумана как подвижная и изменяющаяся в зависимости от психологических запросов науки и жизни. Так в Институте начало работу Общество экспериментально-психологических исследований, в которое вошли специалисты разных факультетов университета. В 1920-е гг. Челпанов, приступая к разработке методологических оснований социальной психологии, сразу же предпринимает конкретные организационно-практические шаги, и в самом начале 1920г. в структуре Института появляется Кабинет этнической психологии (под руководством его ученика, профессора Г.Г. Шпета) и с целью «планомерного исследования проблем психотехники»1 открывается «Отделение прикладной психологии» (под руководством учеников Г.И. Челпанова, профессора В.М. Экземплярского и Б.Н. Северного).

Но вместе с тем в 1919г. в лаборатории экспериментальной психологии исследовалось лишь 6 тем, в семинарии по теоретической психологии занималось всего 8 человек, в практикуме по экспериментальной психологии было только 12 участников.

В 1921г. историко-филологический факультет Московского Университета (наряду с другими гуманитарными факультетами) был подвергнут разрушительной «реорганизации». С сентября 1922г. начал функционировать Факультет общественных наук (далее в тексте - ФОН), призванный проводить линию партии в гуманитарных науках.

Психологический институт был введён в Ассоциацию Научно-исследовательских институтов при ФОНе. Фактически он был оставлен в качестве вспомогательного учреждения по обслуживанию деятельности педагогического отделения ФОНа. Предоставлять свои помещения для его работы вменялось Институту в обязанность. Но Г.И. Челпанов сумел по-своему распорядиться ситуацией, и в стенах Психологического института нашли себе приют закрытое Философское отделение Московского университета и Московское психологическое общество.

Структурно Институт был разделён на 4 секции: общей психологии (включая историю психологии), экспериментальной, физиологической и прикладной психологии2. Секцией общей психологии и истории психологии руководил Г.И. Челпанов; в состав секции экспериментальной и физиологической психологии вошли Н.А. Бернштейн, К.Н. Корнилов, В.К. Хорошко, В.М. Экземплярский; в секции генетической психологии работали П.П. Соколов и Н.Н. Ладыгина-Котс; секцией прикладной психологии занимался Б.Н. Северный.

Сотрудники были поделены на разряды: действительные члены, которые назначались Государственным учёным советом; кандидаты в действительные члены; научные сотрудники первого и второго разрядов. Первого разряда были удостоены такие сотрудники, как, например, А.А. Смирнов, П.А. Шеварев; по второму разряду прошли Н.А. Бернштейн, Н.Ф. Добрынин. В общей сложности штат сотрудников Института был составлен из 12 человек в звании действительных членов и 20 человек в звании научных сотрудников. Г.И. Челпанов был утверждён в звании действительного члена Психологического института по секции Общей психологии и почти до конца 1923г. осуществлял руководство Институтом3.

Ситуация 1920-х гг. показала, насколько «область науки беспорядочно и сложно переплетается с другими сторонами государственной, общественной, нравственной жизни личностей и групп»4. В эти годы в системе отечественных наук воцарилось идеологическое направление, и у психологии появилась директивная потребность поиска своих оснований в русле вульгарно-механистической версии марксистской философии.

Сохранилась статья из берлинского журнала «Дни» за 1923г. Ее автор - непосредственный участник событий 1920-х гг. - характеризует особенности развития науки в РСФСР в тот период и «совсем специфических», по его выражению, условий работы советских психологов, которые в другой обстановке показались бы просто абсурдными. А именно:

«Своеобразно понимаемая марксистская идеология является тормозом свободных изысканий не только в области экономических наук, обществоведения, философии и т.п. В этих дисциплинах вопрос решается часто очень просто: немарксист прямо признается негодным для данной науки. Если, например, выслать и удалить всех философов немарксистов, то этим самым устанавливается правильная база для работы в области философии. Наиболее благополучно дело обстоит с математикой, техникой, медициной и точными науками, - ну, как, например, отличить буржуазный или пролетарский уклон в чистой математике. С естествознанием дело уже несколько хуже, - на дарвинизм кладётся печать государственного одобрения, все остальное оказывается под запретом. В наихудшем положении, однако, находятся науки исторические, гуманитарные, науки о духе»5.

После разгрома, произведённого в университете, условий для работы старого преподавательского состава практически не было: профессуру травили и тоже старались «поставить на марксистские рельсы», непокорных преподавателей изгоняли. В 1930г. в Париже вышел юбилейный сборник, посвящённый Московскому университету. Из опубликованных в сборнике мемуаров В.В. Стратонова: «Профессора претерпевали материальные и моральные тяготы, но ещё могли сохранять достоинство, оставаясь просто беспартийными. Аполитичность еще терпелась. Это уже после погрома 1922 г. - под непрерывной угрозой потери места, а следовательно, голода - профессура оказалась вынужденной изучать Маркса и по приказу выносить претящие чувству и достоинству резолюции... Но до того времени можно было, уйдя глубоко в себя, отводить душу в преподавательской и научной работе. Так и поступала в массе профессура, более преклонная по возрасту.

Иначе было с более молодым университетским персоналом. Некоторые еще живо помнили о тяготившем их, иногда слишком "генеральском", отношении к ассистентам, лаборантам и пр. со стороны профессоров, возглавлявших кафедры; от этого молодёжь теперь фактически была освобождена. А затем - молодые приват-доценты, не менее как с трёхлетним преподавательским стажем, сами автоматически стали профессорами. И вся университетская преподавательская молодёжь (ассистенты, лаборанты и др.) приобрела не только равенство голоса с профессурой, но и почти равное материальное обеспечение. Кто же, в тайниках души, озлобится из-за увеличения своих прав»6.

Глашатаями перевода психологии на «рельсы марксизма» (а фактически, атомистичеки-механистического материализма) в стенах Психологического института оказались К.Н. Корнилов и П.П. Блонский.

Элементарные по содержанию, но отличающиеся натиском и умелым манипулированием именами великих мира сего, их выступления в печати и на публичных заседаниях Института проходили в атмосфере страха и нравственного одичания, воцарившихся в научной среде, и сыграли предписанную им роль «психической атаки», сопровождающей императивное внедрение марксизма в психологию «сверху». Левиафан новой государственности нуждался в «подготовлении новых кадров работников просвещения, проникнутых идеями коммунизма» (Программа ВКП(б), 1919) и с неотвратимостью осуществлял свою задачу.

Судьба Челпанова была предрешена. Ведь психология в духе вульгарного материализма, спешно создаваемая в приказном порядке, и психологическая наука, созидаемая трудами Челпанова и его последователей, по существу своих принципов были антиподами.

Георгий Иванович, оценивая ситуацию, писал: «Когда правительство объявило, что психология должна, подобно всем наукам, разрабатываться в духе марксизма, нас обвинили в том, что мы, как метафизики и идеалисты, для дальнейшей работы не годимся»7. Очевидец так описывал ситуацию: 

«За последнее время в Психологическом институте до сих пор, благодаря бдительной охране Г.И. Челпанова, относительно благополучно пережившем все невзгоды безвременья, два ученика Г.И. Челпанова - К.Н. Корнилов и П.П. Блонский - выпустили по книге с возвещением новой эры в сфере психологической науки. Авторы в них пытаются доказать бесполезность всех исследований в данной области, не стоящих на их точке зрения... Дело принимает совсем недоброкачественный оборот, когда это связывается с вопросом о том, марксист ли тот или иной психолог или же он противодействует материалистической революционной волне».

Экспериментальная психология, как полагало большинство учёных, a priori защищена от всяких обвинений в мистицизме, поскольку именно она внедряет естественно-научные методы исследования в область наук о духе. Но «два недавних публичных заседания Психологического института в Москве показали, что и экспериментальная психология может оказаться наукой, вредной для РСФСР. Эти заседания имели несомненно крупное общественное значение: помимо того, что здесь собрались все представители данной науки разных направлений и представители смежных с психологией дисциплин, огромный наплыв слушателей, аплодисменты и шиканье, возгласы из публики, кулуарные краткие дебаты - все это свидетельствовало об очень напряжённой атмосфере <...> Ввиду разных нападок на Институт за то, что "он не отзывается на новые веяния в психологической науке", Челпанов решил выступить и доказать научную безупречность практикуемых в институте методов; с этой целью ещё за неделю к дверям были прибиты "тезисы" доклада Челпанова. Они отличались большой скромностью, и, если хотите, элементарностью. Автор пытался выяснить, что психология может плодотворно развиваться при взгляде на науку как на эмпирическую дисциплину; привнесение же всяких посторонних принципов, как спиритуализма, так и материализма, вроде материализма Корнилова и Блонского, вредит чистоте исследования. <...> Корнилов объявил, что Челпанов "сменил вехи" своей науки, что он, будучи всегда представителем философской психологии, решил, выбитый из колеи революцией, поступиться своими принципами и свести все дело к эмпирической психологии; а между тем для плодотворного развития этой науки в социалистическом государстве необходим чисто марксистский и материалистический подход.

Тщетно многие ученики Челпанова (и даже коммунист Гордон) пытались разуверить г. Корнилова. Пошёл разговор о различии философского материализма и исторического материализма, пришлось выслушать ссылки на Плеханова, Энгельса и т.д.

Следующий доклад г. Блонского с авторефератом его психологии вызвал ещё больший наплыв публики и ещё более интенсивное возбуждение. Блонский пытался свергнуть и ликвидировать всякую психологию, эту "бесплодную деву, рождающую дефективных детей". Аргумент в пользу такого упразднения очень прост: душа, анимистическое представление дикарей, давно потеряла кредит в науке; когда она разбилась на множество явлений, то эти осколки пытались сохранить под названием душевных явлений или душевных переживаний. Однако такое понимание тоже сплошь анимистично и примитивно-вульгарно. На самом деле никакого сознания нет вовсе»8.

Г.И. Челпанов с учениками в большой аудитории Психологического института 1922г. 
В первом ряду слева направо: П.А. Рудик, А.А. Смирнов, Б.Н. Северный, В.М. Экземплярский, Г.И. Челпанов, Н.П. Ферстер, С.В. Кравков, П.С. Попов, С.Н. Беляева-Экземплярская, Н.И. Жинкин.
Во втором ряду 4-й слева - П.А. Шеварев, 6-я - В.А. Бубнова, 11-я - A.M. Орлова, 12-я - А.Н. Залесская

П.П. Блонский был по своим политическим убеждениям эсером (в Киеве Г.И. Челпанов не раз выручал своего студента из опасных ситуаций), и подобная резкость тона, вероятно, от него была все же ожидаема. Но К.Н. Корнилов, успешно проводивший в течение десяти лет с помощью интроспективного метода экспериментальные исследования, достаточно неожиданно для всех теперь стремился «трактовать психологию как естественную науку, оторвать её от идеалистической психологии», утверждая, что отнесение к философским наукам только тормозит развитие научной психологии, делает её насквозь умозрительной», и к обличительным сентенциям, что именно такого рода психология получила «особенно яркое выражение в школе профессора Г.И. Челпанова»9. В 1921г. он опубликовал монографию «Учение о реакциях человека с психологической точки зрения», в которой резко разошёлся с принципами челпановской методологии. Затем он резко разошёлся и с требованиями научной этики, превратившись в политически ангажированного гонителя своего наставника.

Впервые со дня основания Института в его стены проникли политические страсти.

Однако и в условиях идеологических нападок научная жизнь здесь активно продолжалась: ни Г.И. Челпанов, ни его ученики не прекратили психологических исследований. Силу духа и высокий профессионализм научной школы Челпанова показала работа I Всероссийского съезда по психоневрологии, который проходил в Москве 10-15 января 1923г. Г.И. Челпанов был председателем Психологической секции и членом президиума съезда.

Программа Психологической секции
I Всероссийского съезда по психоневрологии10

• Бехтерев В.М. Данные эксперимента в области коллективной рефлексологии.
• Кольцов Н.К. Генетический анализ способностей человека.
• Челпанов Г.И. О предпосылках современной эмпирической психологии.
• Нечаев А.П. К вопросу о классификации душевных явлений.
• Корнилов К.Н. Психология и марксизм.
• Болтунов А.П. О научных заслугах Бинэ.
• Экземплярский В.М. К вопросу о типах представления.
• Рудик П.А. Об упражнении в области глазомера.
• Кравков СВ. О реакции на сходные упражнения.
• Шеварев П.А. К вопросу об экспериментальном исследовании воли.
• Добрынин Н.Ф. Об автоматической регистрации показаний хроноскопа.
• Сотонин К.К. О методике исследования внушаемости.
• Экземплярский В.М. О дифференциальной психологии.
• Смирнов В.Е. Исследования мышления подростков.
• Соколов П.П. Объективное изучение страха.
• Челпанов Г.И. Демонстрация универсального психологического аппарата (осмотр Психологического института).
• Котс Н.Н. Исследование познавательной способности шимпанзе.
• Челпанов Г.И. К методике опроса при исследовании высших умственных процессов.
• Добрынин Н.Ф. Экспериментальное исследование внимания.
• Мальцева Е.А. Об основных элементах слуховых ощущений.
• Беляева-Экземплярская С.Н. К психологии музыкальных восприятий.
• Петровский Н.В. Психологическая природа сознания реальности.
• Северный Б.Н. Экспериментальное исследование процессов сравнения.
• Ферстер Н.П. Образование привычек в области зрительно-моторных координаций.
• Смирнов А.А. О свободном течении представлений.
• Сотонин К.К. По поводу мнимо-непосредственной передачи в опытах академика В.М. Бехтерева.

Все происходящее на секции по психологии этого представительного собрания долгие годы было принято описывать только в идеологическом ракурсе - с точки зрения дискуссии о возможности марксистской психологии. Но это было, прежде всего научное мероприятие с насыщенным графиком обсуждения именно научно-психологических проблем. Большая часть докладов участников секции была посвящена изложению данных, полученных в экспериментальных исследованиях.

Проведённая работа доказала, что за годы войн и революций челпановская школа сумела не только выжить, но и прийти к съезду с новыми и интересными результатами. Это было свидетельство успешного развития и роста психологической науки в России к началу 1920-х гг. как в теоретическом, так и в прикладном направлениях. По словам профессора П.О. Эфрусси - ученицы знаменитого Мюллера, участницы Съезда, не задействованной в политические разборки, происходящие в русской психологии тех лет, - следовало спокойно ожидать дальнейшего расцвета русской психологии, усовершенствования доказавших свою эффективность методов, углубления проблем и расширения области практического использования ее результатов.

Но на пленарных заседаниях «неожиданно с большой остротой выступила другая тенденция, направленная в сторону отрицания правомерности психологии в том виде, как она развивалась до сих пор. Наиболее острым вопросом, от которого зависит судьба психологии в России, оказался, как это ни странно, вопрос о методах психологии. Выяснению спорных вопросов служили четыре доклада: Г.И. Челпанова "О предпосылках современной эмпирической психологии", В.М. Бехтерева "Субъективное и объективное изучение личности", К.Н. Корнилова "Психология и марксизм" и П.П. Блонского "Психология как наука о поведении"»11. Методологический редукционизм последних докладчиков приводил к построению странной, по определению Эфрусси, «сумеречной» психологии, в которой все многообразие душевных переживаний должно было быть сведено к одному рефлексу.

Г.И. Челпанов выступил с методологическим докладом на вечернем заседании 10 января. Отметив как условие последующего обсуждения тот факт, что научная психология с 1922г. поставлена перед необходимостью своего реформирования в согласии с идеологией марксизма, ученый с научной убедительностью выстроил систему доказательств: отрицание сознания есть отрицание гуманистического материализма учения Маркса, исходящего из понятия цельного человека, а рефлексология, - которую утверждали Корнилов и Блонский и которой хотели заменить немарксистскую эмпирическую психологию, - отрицающая реальность сознания и сводящая душевные явления к материальным, есть не что иное, как вид механистического материализма и находится в решительном противоречии с марксистской философией. Более того, отстаивая независимость эмпирической психологии от всех видов натурфилософии, Г.И. Челпанов указывал, что специально марксистской психологией может быть только Социальная психология, изучающая генезис «идеологических форм» по марксистскому методу, а «эмпирическая и экспериментальная психология марксистской так же стать не может, как не может стать марксистской минералогия, химия, физика».

К.Н. Корнилов доказывал свой тезис о том, что эмпирическая психология стоит в прямом противоречии с марксизмом, поскольку её самые известные представители - Вундт, Джемс, Бэн и др. - являются идеалистами; кроме того, она является индивидуальной психологией, изучающей абстрагированную, насквозь интеллектуализированную и лишённую актуального характера личность. Вывод - «эмпирическая психология есть идеологический сколок с породившей ее эпохи индивидуализма». Ближе к марксизму стоят, по мнению Корнилова, психология поведения и рефлексология. Но им также в определённой мере присущи негативные черты: наивно-материалистическая точка зрения, биологизм и тот же индивидуальный характер. Если эмпирическая психология повинна в переоценке самонаблюдения как метода исследования, то рефлексология - в недооценке его. Марксистская же психология должна исходить из диалектического материализма, рассматривать психику как частный вид общебиологических процессов, свойство организованной материи, признавать пространственность психических процессов и изучать поведение человека как совокупность его реакций на биосоциальные раздражители. В число методов психологии должны быть включены сравнительно-генетический и диалектический методы. Обвинив профессора Челпанова в том, что он назвал Маркса эмпирическим дуалистом и извратил основы диалектического материализма, К.Н. Корнилов заключил тем, что марксистская психология должна исходить из американской психологии поведения.

П.П. Блонский из-за болезни не смог выступить, и с содержанием несостоявшегося доклада знакомились по двум его статьям «Реформа науки» (1919) и «Очерк научной психологии» (1921).

Достаточной научной аргументации оппоненты Г.И. Челпанова привести не смогли. Один из «реформаторов», А.Б. Залкинд, чтобы оправдать ситуацию, придал ей в своей статье о съезде вид обучающей ступени:

«Доклад Корнилова на съезде и все прочие выступления по вопросу об идеологической ревизии психологии приходится рассматривать как первичный зародышевый этап марксистского штурма на последнюю твердыню мистицизма и метафизики. Конечно, нет оснований думать, что бой кончится скоро. Должного вооружения у марксистов в этом вопросе ещё нет»12.

В целях решения определённой политической задачи сами материалы заседаний Съезда не были опубликованы в сборнике тезисов или докладов. При освещении его работы в СМИ вносились нужные купюры и расставлялись соответствующие акценты, направленные на формирование образа победившей поборников психологического мистицизма когорты марксистско-мыслящих передовых советских учёных, реализующих идею фундаментальной перестройки психологии в русле марксистской теории. Идеологические конструкторы советской психологии понимали, что «реформа психологии, начинающаяся с разрушения всего ее костяка, с отрицания сразу и предмета её, и рабочих гипотез, и испытанных методов, попытка строить новую психологию на пустопорожнем месте объективной психологии человека была... равносильна ее самоупразднению»13.

В октябре 1923г. «ввиду общественно-политических взглядов, ...идеалистического мировоззрения и т. под. соображений» в результате «очень твердо» проведённой на заседании Факультета общественных наук кадровой «чистки» Г.И. Челпанов вместе с другими известными профессорами был отстранён от преподавания в университете (Из отчета члена Моссовета В.Я. Брюсова о ходе реорганизации Московского университета)14.

В ноябре 1923г. Г.И. Челпанов был уволен из Московского университета и смещён с должности директора Психологического института.

Место директора Института занял К.Н. Корнилов.

Институт был ещё раз реорганизован и сменил название - теперь он назывался Московским государственным институтом экспери-ментальной психологии. Основная проблематика исследований была сосредоточена на изучении реакций в русле реактологической теории К.Н. Корнилова. Цель деятельности Института: стать флагманом марксистской психологии. Кадровый состав Института существенно изменился: после увольнения Г.И. Челпанова были изгнаны и его ученики - продолжатели научной линии своего учителя, все те, кому был Институт обязан своим существованием - В.М. Экземплярский, С.В. Кравков, П.А. Рудик, Б.Н. Северный, П.А. Шеварев, С.Н. Беляева-Экземплярская и др. Официально штат Института был увеличен более чем вдвое, и вскоре были набраны новые сотрудники.

Георгий Иванович призывал своих учеников не предаваться унынию, использовать время для индивидуальной работы, всегда помня, что они и та наука, которой они призваны служить, осуждены несправедливо, и надо приложить все усилия, для того чтобы были реабилитированы и они, и та психология, которую они создали. В первую очередь Челпанов сам включился в реализацию плана по реабилитации психологии, и систему своих доказательств он построил в прогностическом контексте общемировой перспективы развития психологии в XX веке:

«Для меня нет никакого сомнения в том, что психологии в будущем принадлежит первенствующее место среди других наук. Если XVIII век был веком "просвещения", если XIX век был веком "естествознания", то XX век будет веком "психологии". Огромные специальные проблемы, выдвигаемые жизнью, потребуют изучения социальной психологии. Научная мысль будет направлена на изучение не природы, а человека. Не природа, а человек и его социальная структура будут главным предметом научного интереса. Ввиду этого и русская наука должна достойным образом подготовиться к участию в работе общемировой науки»15.

Г.И. Челпанов пришёл к выводу: эмпирическая психология имеет все необходимые логические предпосылки для своего эффективного развития в том виде, как она сложилась на настоящий момент и перестройки не требует, но назрела необходимость построения новой области психологического знания - социальной психологии. В ее ограниченном специальными задачами и предметом методологическом пространстве может быть показано применение «марксистского метода». Совокупное единство индивидуальной и социальной психологии должно составить целое психологии.

Научное содержание этого этапа его борьбы «с дурной психологией» было отражено в 6-ти выпусках монографии «Психология и естествознание» (1923), работах «Психология и марксизм» (1924, 1925), «Объективная психология в России и Америке (Рефлексология и психология поведения)» (1925); «Психология или рефлексология (Спорные вопросы психологии)» (1926), «Социальная психология или "условные рефлексы"» (1926), «Спинозизм и материализм (Итоги полемики о марксизме в психологии)» (1927) и др.

И вне стен Психологического института Г.И. Челпанов находил возможности корректировки направления его научной работы.

Весной 1924г. он составил и подал в Главнауку докладную записку, где указывал, что толкование идеологии марксизма К.Н. Корниловым, П.П. Блонским и А.Б. Залкиндом является ошибочным и оказывает гибельное влияние на судьбы научной психологии в России. Как считает Г.И. Челпанов, материализм указанных профессоров является механистическим, а психология ими прямо подменяется рефлексологией, что в результате выльется в её совершенное устранение. «Мы считаем совсем ненормальным, чтобы вся Россия и все русские психологи в своей научной работе руководились указаниями лиц, совершенно несведущих в марксизме», — писал Г.И. Челпанов и предлагал передать рассмотрение этого вопроса Институту научной философии, членами которого являлись известные теоретики марксизма16.

Эта докладная записка вызвала ответную реакцию со стороны К.Н. Корнилова, А.Б. Залкинда и П.П. Блонского, которые, как оказалось, в отношении вопроса рефлексологии не были едины.

А.Б. Залкинд сразу же обвинил Г.И. Челпанова в передержках, утверждая, что рефлексология - материалистическая дисциплина, которую «пролетариат может и должен использовать».

К.Н. Корнилов писал, что всегда критично относился к этой дисциплине, считая марксистскую психологию синтезом рефлексологии с эмпирической психологией. Своё объединение с рефлексологами он назвал тактическим:

«ввиду моей резкой критики... рефлексологии мне было указано, что из тактических соображений лучше воздерживаться от этой критики, хотя она и правильна по существу, и блокироваться с рефлексологами, для того чтобы окончательно сбить с позиции умозрительную, субъективную психологию».

В ответе Корнилов много места уделил своему тезису о материальности и пространственности психических явлений. В ходе дискуссии он вывел вопрос пространственности / непространственности за рамки проблемы «марксизм и психология», предположив возможность его автономного рассмотрения вне исходного вопроса о сущности психического. Отсюда указание на то, что непростительной ошибкой Челпанова является утверждение психологии как науки о душе. Выдернув по цитате из трех книг Челпанова, свидетельствующих, по мнению Корнилова, о его безусловном расхождении с марксизмом, он сообщил о необходимости указанный материал, как имеющий «крупное принципиальное значение», направить в ЦК партии.

В том же стиле, но ещё в более резком тоне, выдержан ответ П.П. Блонского. Он не преминул напомнить, что челпановский «Учебник психологии» снискал одобрение царского Министерства просвещения и Синода, и даже был удостоен премии митрополита Макария.

«Неужели, - ставя под сомнение возможность перевоспитания Челпанова, писал Блонский, - какой-нибудь мало-мальски уважающий себя и науку учёный изменит весь ход своих научных исследований, вплоть до выводов, не потому, что он понял ошибочность направления своих работ, но потому, что на днях вышел такой-то циркуляр Главнауки».

Одновременно, как и Корнилов, он каялся, что ему пришлось сократить свою «правильную критику рефлексологии» по указанию свыше. Блонский признавал вопрос о непространственном характере психических явлений действительно спорным и ставил перед Институтом научной философии ряд вопросов, направленных на выяснение некоторых различий в формах существования материи.

Как следует из вышеприведённого, неустойчивость методологических позиций К.Н. Корнилова, П.П. Блонского, А.Б. Залкинда компенсировалась умелым перескальзыванием на устойчивые теоретические положения своего противника и утверждением марксистских деклараций с помощью вненаучных, административно-политических методов.

Осенью 1924г. три бывших сотрудника Института - В.М. Экземплярский, С.В. Кравков и П.А. Рудик - направили в Главнауку письмо, в котором обращали внимание на то, что произошедшее в результате реорганизации Института устранение почти всего состава его научных сотрудников - от действительных членов до молодых исследователей, имеющих специальную подготовку, опыт исследовательской работы и научных публикаций - нецелесообразно: «в последние годы в области психологии нарастает целый ряд актуальных тенденций, реализовать которые теперешнему составу... едва ли окажется по силам»17. В письме было показано, что планы К.Н. Корнилова вести работу Института в совершенно новом направлении не осуществились (по крайней мере за истекший год); более того, что К.Н. Корнилов «не предлагает каких-либо новых путей или приёмов исследования для психологии», что он «остаётся в пределах подготовки, полученной им в школе Г.И. Челпанова, - а следовательно, старые сотрудники, имеющие ценную подготовку и опыт, могут по-прежнему принимать участие в этой работе».

Этот документ засвидетельствовал, что Психологический институт был жив и продолжал действовать, хотя и в очень стеснённых для него обстоятельствах. Предложение встретило решительный отпор со стороны К.Н. Корнилова. Был созван Совет Института, на котором принято постановление, утверждающее, что Институт никогда не препятствовал «отдельным» сотрудникам работать в институте, но введение в институт «организованной группы», стоящей на принципиально противоположной Институту платформе, «совершенно немыслимо». Соответствующее письмо было направлено в Главнауку за подписью директора Института К.Н. Корнилова и секретаря Института А.Р. Лурия.

К этому времени Институт уже был преобразован в психологическую секцию Института научной философии, но реально функционировал в качестве полноценного научно-исследовательского института, особенностью и ценностью которого было, как указывалось в составленной К.Н. Корниловым осенью 1924г. докладной записке с описанием его работы, «исключительное богатство специально оборудованного помещения».

К.Н. Корнилов отдавал должное заслугам профессора Челпанова в обеспечении Психологического института всем необходимым для проведения экспериментально-психологической работы. Но вносил актуальное дополнение, что психологический эксперимент при отсутствии специальной биологической подготовки исследователей в настоящее время «сплошь и рядом вырождался». Выход из тяжёлой ситуации, грозящей в будущем большими потерями, Корнилов видел, во-первых, в создании при Институте лаборатории по изучению функций нервной системы, в планах которой должно быть предусмотрено гистологическое изучение мозга, физиологическое изучение функций нервной системы на животных, включительно до опытов, разработанных И.П. Павловым; во-вторых - организации в Институте измерительного физического практикума, который бы обеспечил ознакомление с точными методами широкого круга измерительных процедур, применяемых в современной физике.

В связи с этим следует вспомнить, что необходимость естественно-научной подготовки сотрудников и работы практикума по изучению методов измерения в науке была провозглашена ещё Г.И. Челпановым; соответственно, В.М. Экземплярский, С.В. Кравков и П.А. Рудик были правы, когда писали, что ничего принципиально нового К.Н. Корниловым в работу Института не внесено. Инициированные по его распоряжению занятия по диалектическому материализму и марксистской социологии для сотрудников второго разряда, пожалуй, можно не считать, ведь он сам писал, что они необходимы только для того, чтобы углубить познания сотрудников, «поскольку мы имеем дело с марксистским контингентом».

Всего в 1924г. в Институте работал 91 человек.

Структура и кадровый состав Института (1924)

1. подсекция по общей психологии - действительные члены К.Н. Корнилов и П.П. Блонский, сотрудники 1-го разряда - А.Р. Лурия и В.Е. Смирнов, сотрудники 2-го разряда - 6 человек (сотрудники 2-го разряда в записке, составленной К.Н. Корниловым, поименно не называются. - авт.);
2. подсекция по психопатологии - действительный член А.Б. Залкинд, один сотрудник 1-го разряда и один сотрудник 2-го разряда;
3. подсекция по социальной психологии - действительный член М.А. Рейснер и один сотрудник 2-го разряда;
4. подсекция по психотехнике - сотрудники 1-го разряда И.Н. Шпильрейн и С.П. Геллерштейн и один сотрудник 2-го разряда;
5. подсекция по зоопсихологии - сотрудник 1-го разряда В.М. Боровский и один сотрудник 2-го разряда;
6. подсекция по детской психологии - сотрудник 1-го разряда С.Н. Шпильрейн.

Характеризуя направления и содержание работы Института за 1924г., К.Н. Корнилов выделил шесть направлений:

1. подготовка сборника «Психология и марксизм»;
2. разработка тем для научно-экспериментальных исследований: работы по заказу РКИ, Санупра, Реввоенсовета, ПУРа, которые принимаются в ходе предварительного обсуждения на закрытых научных конференциях (напр., психологическое обследование красноармейцев, изучение словаря красноармейца и т.д.);
3. организация открытых конференций, на которых с докладами выступали сотрудники Института;
4. интенсификация производственных задач механической мастерской (работа по заказам);
5. практикум по экспериментальной психологии со студентами ФОНа и
6. занятия с учителями Московского уезда по педагогической психологии.

Как видно из этого перечня, собственно научно-исследовательской работе внимания в институте, возглавляемом К.Н. Корниловым, почти не уделялось: было указано лишь десять лабораторных исследований, но, видимо, в силу незначимости данного вопроса для институтской жизни, темы исследований не были указаны.

Достаточно информативным представляется описание финансового положения Института на 1924г.: «На всю нашу психологическую секцию мы имеем 7 полных ставок по 3,5 червонца. Распределяем мы их таким образом, что только один секретарь А.Р. Лурия, на которого падает громадная техническая работа, получает полную ставку, все другие сотрудники получают или по 1/2 ставки, или работают бесплатно. Если принять во внимание, что большинство сотрудников Института, учеников профессора Челпанова, не пошло к нам на работу и нам пришлось приглашать идейно близких нам людей иногда из других городов (т. Лурия - из Казани, т. Выгодский - из Гомеля, т. Чучмарев - из Харькова), каковых сотрудников, не связанных с Москвой, приходится обеспечивать в первую очередь, если учесть, что из 10 научных сотрудников пока ни один ещё не получает содержания, станет ясным, что вся работа держится пока на энтузиазме группы людей, увлечённых заманчивой перспективой научной работы в институте, который действительно по условиям своей работы представляет нечто исключительное»18.

В 1925г. Наркоматом просвещения было принято Постановление о создании в Институте психоаналитического отдела вместо ликвидированного Психоаналитического института. К.Н. Корнилов в своём письме, отправленном в Коллегию Наркомпроса, доказывал невозможность реализации данного решения: «Считая психоанализ, как цельную систему, как Мировоззрение в области психологии, принципиально неприемлемым, коллегия Государственного Института экспериментальной психологии находит эти широкие психоаналитические задачи не совместными с задачами Института, который стремится изучить человеческую психику с точки зрения марксизма, диалектического материализма». Подобная аргументация возымела своё действие, и Постановление было отменено.

Сотрудники Государственного института экспериментальной психологии 1925г.
Слева направо сидят: 2-й - А.Р. Лурия, 3-й - Л.С. Выготский, 6-й - Н.Ю. Войтонис, 7-й - К.Н. Корнилов, 9-й - В.А. Артемов.
Вверху стоят: 2-й - В.М. Экземплярский, 3-й - Л.М. Шварц, 4-й - И.М. Соловьев, 5-й - Л.В. Занков, 6-й - А.А. Таланкин, 8-й - С.Н. Архангельский, 11-й - Н.Ф. Добрынин

В 1926г. Наркомпрос сделал попытку присоединить к Институту Практическую лабораторию по зоопсихологии при Уголке Дурова, которая была в хорошем рабочем состоянии; эта попытка тоже была отражена ходатайствами К.Н. Корнилова.

Отказ от психоаналитической и зоопсихологической лабораторий означал, что челпановская традиция оставалась действенной в стенах Института: новые подразделения оказались лишними, так как их исследования были построены на иной методологии, не той, что культивировалась в Институте пламенным приверженцем принципов общей психологии его первым директором Г.И. Челпановым, и на которой сформировались базовые научные представления его нового директора. То, что Корнилов закрыл двери Института перед своими бывшими коллегами, воспитанниками той же традиции, говорит только о нравственном уровне его личных качеств и превалировании карьерных амбиций, делающих его зависимым от изгибов линии партии по отношению к науке.

В 1926г. в очередной раз реорганизованный Институт был введён в состав Российской Ассоциации научно-исследовательских институтов.

В этом же году Г.И. Челпанов, продолжавший бороться за научный облик отечественной психологии, направил в Президиум Ассоциации докладную записку. В ней он снова поднимал вопрос об искажённом понимании основ учения Маркса такими научными деятелями, как К.Н. Корнилов, П.П. Блонский, Ю.В. Франкфурт, А.Б. Залкинд, занимающих достаточно высокое положение в структуре советской науки, позволяющее им влиять на ход её развития. Непродуманность их позиции выявилась в очередной смене научной ориентации Корнилова и Блонского, которые отошли от объективной рефлексологии и «всецело перешли на сторону традиционной интроспективной психологии <...> Этим возвращением к интроспективной психологии Гос. Психологический институт показал, что он никакого решения проблемы марксистской психологии не имеет, ибо интроспективная психология так же нейтральна к марксизму, как химия или физика». Челпанов обращал внимание на организационные недостатки в сфере психологической науки и её возрастающую изолированность от мировой психологической мысли.

«Научные занятия психологов, - писал он, - встречают очень серьёзное препятствие в отсутствии органов, объединяющих их работу. Они не могут организовать психологический журнал, в котором можно было бы напечатать психологические исследования; нет Учёного общества, которое объединяло бы русских психологов. Вследствие отсутствия объединённой коллективной работы развитие научной психологии у нас почти совсем остановилось. Связь с западной наукой порвалась настолько, что становится невозможным следить за ее успехами».

Подчеркнув, что научная психология в СССР может пойти по пути правильного развития только в случае разработки нового социально-психологического аспекта её исследований, Г.И. Челпанов выступил с инициативой организации Института социальной психологии. «Молодёжь в настоящее время учится психологии по преимуществу физиологической и биологической и не учится психологии социологической и этнологической. Вследствие несоответствующей подготовки она не будет в состоянии в ближайшие годы приступить к исследовательской работе в области социальной психологии»19, потому вопрос создания нового научного учреждения носил, по убеждению Г.И. Челпанова, неотложный характер20.

Вопрос о необходимости организации Института социальной психологии был поставлен в октябре 1926г. на заседании Учено-консультационной комиссии Ассоциации научно-исследовательских институтов. Комиссия, после долгих споров, одобрила идею об изучении социальной психологии и приняла постановление о создании комиссии для выработки программы ее изучения. При дальнейшем обсуждении вопрос об Институте был снят и разработан план создания Секции социальной психологии. Руководителем Секции был назначен профессор М.А. Рейснер, но в его сопроводительной записке находится указание на действительное положение дел: секция социальной психологии в составе Института экспериментальной психологии «оказалась совершенно фиктивным учреждением, т.к. она была лишена благодаря противодействию президиума Института и Ассоциации и средств, и необходимого личного состава»21.

В 1924г. по приглашению К.Н. Корнилова для работы по предложенной им проблематике в Институт пришел Л.С. Выготский, молодой психолог из Гомеля.

К этому времени он был вполне сформировавшимся человеком, далеким от традиций Психологического института, нашедшим в его стенах только площадку для создания своих трудов. Его научная оригинальность так и осталась его научной оригинальностью, а ученики и последователи действительно страдали от «исторической раздвоенности»: с одной стороны - Л.С. Выготский, с другой - Институт и традиция, созданные Г.И. Челпановым.

Отчет молодого сотрудника 2-го разряда Выготского за один год (февраль 1924/февраль 1925) отразил диапазон его интересов и рабочего потенциала22. За год им написано шесть научных работ - «Сознание как проблема психологии поведения», «К психологии детской дефективности», «Исследование доминантных реакций», «Исследование учащейся молодежи», «Краткий курс педагогической психологии», «К психологии искусства»; за этот период он выступил редактором пяти книг, в их числе работы Э.Л. Торндайка, А.Ф. Лазурского, 3. Фрейда и др.; в сотрудничестве с другими ассистентами им было составлено два учебника; прочитано десять курсов, практикумов и семинаров в разных учебных заведениях (по психологии, педологии и рефлексологии); сделано десять докладов на различных конференциях и в учреждениях (психотехнической лаборатории, Психоаналитическом обществе, ГУСе и др.).

На 1926г. Л.С. Выготский предложил список из 16 докладов - «Психология искусства», «Проблема развития и воспитания в современной психологии», «Борьба направлений в психологии и смысл кризиса», «Экспериментальное исследование доминантных реакций (сверхкомпенсации)», «Психофизическая проблема в экспериментальном исследовании», «Психологическая терминология», «Gestalt-theorie: проблемы, теории, методика», «Современная французская психология», «Психофизическая доктрина Бинэ», «Персонализм Штерна и психология», «смысл психологического кризиса», «Индивидуальная и Социальная психология», «Анализ акта вчувствования», «Методика психологического исследования (теория методов)», «Научно- исследовательские задачи марксистской психологии» - которые предложил сделать на конференциях Института, в секции общей психологии и Совета Института. В архиве Института сохранились, кроме того, тезисы докладов Л.С. Выготского «Методика рефлексологического исследования в применении к изучению психики», «Психология в средней школе», «Формы мышления».

В 1926г. Л.С. Выготский защитил диссертацию на тему «Психология искусства», в том же году издал первую книгу «Педагогическая психология», в 1928г. вторую - «Педология школьного возраста»; им было опубликовано множество статей.

В декабре 1928г. Л.С. Выготским была подана докладная записка в Коллегию ГИЭП о том, что для его работы в Институте создана «в высшей степени трудная обстановка»: К.Н. Корнилов обвинил его в отходе от марксизма в психологии, протаскивании идеалистических понятий. Выготский имел в виду свой конфликт с директором по поводу выбора для исследования темы воли; суть в том, что молодой ученый еще не сделал заявленный доклад «Проблема воли в марксистской психологии». «Нельзя выступать с научным докладом, - писал Выготский, - когда он наперед (выделено Л.С. Выготским. - авт.), до его изложения, объявляется руководителем попыткой “протащить идеалистическое понятие” <...> Я не имею уверенности в том, что оно (исследование) по окончании не будет объявлено идущим вразрез с основной линией Института и направленным во вред этой линии». Резко поставив вопрос о возможности продолжения работы в Институте, Выготский просил «изменить создавшуюся... обстановку и дать возможность вести исследование в уверенности, что оно нужно для Института». Сведений о том, как разрешился конфликт, в архиве не сохранилось, но, видимо, в ситуацию вмешались, поскольку работа Выготского в институте продолжалась и далее.

Сохранилась стенограмма доклада Л.С. Выготского «Педология и психотехника», сделанного в ноябре 1930г., в нем автор объяснил истоки и смысл педологии (которая к этому времени, как говорил Выготский, умерла там же, где и родилась, т.е. на Западе и в Америке). Рассмотрев педологию как единую и самостоятельную науку о развитии ребенка, имеющую свое основание в объективной реальности единого процесса развития, который и является предметом ее изучения, Л.С. Выготский пророчески заметил: «И если бы мы сейчас с вами, например, проголосовали бы здесь, что педология как самостоятельная наука не может существовать, прекратили бы всякие педологические исследования, то мы не могли бы вычеркнуть из действительности того ее разреза, того рода связей, которые без педологии никогда никакой другой наукой не могут изучаться. А если они будут изучаться другой наукой, то она будет той же самой педологией, только носящей другое имя». Определяя взаимоотношения между педологией и психотехникой, Выготский поставил между ними психологию, так как саму пси хотехнику он считал психологической дисциплиной, «или, правильнее сказать, целой областью психологических знаний». Поддержав точку зрения И.Н. Шпильрейна, что под психотехникой следует разуметь все области психологии во всем ее объеме, он утверждал, что «Детская психология... развивается как одна из педологических дисциплин,... т.е. она должна исходить в своих основных построениях из целостного, т.е. педологического представления о том месте, которое занимает психологическая эволюция в общей системе онтогенеза». Психотехника детского и юношеского возраста, по мысли Л.С. Выготского, «может и должна развиваться как одна из педологических дисциплин».

Психотехника в этом случае должна включиться в новые системы понятий, поскольку изучает явления, возникшие в процессе детского развития. Взаимоотношения педологии с педагогикой освещаются с точки зрения того, «что педология изучает воспитательный процесс во всех его формах, как один из центральных факторов детского развития». Таким образом, педология приобретает значение одной из основных руководящих дисциплин в исследовании развития ребенка23.

В 1927г. снова был поднят вопрос об изменении структуры Института; его ведущим сотрудникам было предложено разработать свои планы и проекты новой структуры. В архивах ПИ РАО сохранилась лишь небольшая часть предложений. Например, Н.Ф. Добрынин в своем плане подчеркнул необходимость связи Института с практической жизнью и сплоченности его сотрудников. Он предложил организовать внутри Института только две секции - общей (или «чистой») психологии и прикладной психологии. Вторую секцию, по мысли Н.Ф. Добрынина, следовало разделить на педагогическую и психотехническую подсекции. «Мы еще не настолько богаты, - пояснял свою позицию Н.Ф. Добрынин, - чтобы позволить себе роскошь самостоятельной постановки задач, изолированной от общей генетической психологии». Ю.В. Франкфурт предлагал противоположное - увеличение количества секций до восьми. Из них исследовательской работой по плану должны были заниматься шесть секций - психологии коллектива, психологии индивида, психопатологическая, педологическая, зоопсихологии и истории психологии; решением задач прикладной психологии должны были заниматься психотехническая и педагогическая секции. Ю.В. Франкфурт разработал также подробную схему учебной работы с аспирантами. Схема включала теоретическую работу, экспериментально-техническую подготовку, общественнопедагогическую работу и изучение языков. Проект, предоставленный И.Н. Шпильрейном, предполагал разветвленную и детализированную схему структуры Института. Основных секторов в Институте намечалось четыре: документации, научный, учебный и административно- хозяйственный. Научный сектор включал исследовательскую и практическую работу, которые, в свою очередь, были разделены по исследуемым проблемам.

Программа совещания по вопросам психологии восприятия
на 7-ой международной психотехнической конференции. Москва. 12 сентября 1931г.

В 1930-1934 гг. Институт был переориентирован и превращен в Государственный институт психологии, педологии и психотехники Российской ассоциации научных институтов марксистской педагогики (РАНИМП). Его возглавил А.Б. Залкинд и широко развернул работу в области педологии. К этому времени в Институте уже не работали бывшие соратники К.Н. Корнилова - П.П. Блонский и Л.С. Выготский.

В 1931 г. К.Н. Корнилов, долгое время выступавший основным борцом за марксистскую психологию по большей части в роли нападающего, не без юмора описывал период методологических дискуссий 1920-х гг. как цепочку перекрестных обвинений и упреков: «Павлов не признает рефлексологии Бехтерева; Бехтерев не признает никакой психологии и упрекает Корнилова в субъективизме; Корнилов обвиняет Павлова и Бехтерева в механистическом материализме; Челпанов упрекает Корнилова в незнании марксизма; Франкфурт уличает рефлексологов в эклектизме, а Челпанова в извращении марксизма; Челпанов, не оставаясь в долгу, обвиняет Франкфурта в енчменизме; Струминский упрекает всех московских психологов-марксистов в субъективизме и т.д. и т. п.»24. В свою очередь, и сам Корнилов подвергся жесточайшей критике со стороны партийной организации Института в ходе так называемой «реактологической дискуссии».

С основным, громящим реактологию и ее поборников докладом выступил А.А. Таланкин. Доклад был переполнен обвинениями, и по его окончании началось «отмежевание» реактологов. Вот как вспоминал этот день К.Н. Корнилов: «Один за другим поднимались на кафедру “кающиеся интеллигенты”, исповедовавшиеся в своих “реактологических грехах”. Вот вам т. Лурия - семь лет он был реактологом и только теперь, когда начали “чистить” Корнилова, почувствовал себя впервые психологом. Ну, а что останется у Лурии, если отнять от него все его реактологические работы, совершенные им по “сопряженной методике”, насквозь ректологической?! Почти ничего! ... Вот вам Артемов! Ну разве этот может согрешить в области реактологии: он же давным-давно видел эти недочеты в работах Корнилова, но если ничего об этом не говорил, то только потому, что у него были очень хорошие отношения с Корниловым! <...> Т. Веденов был прав, когда применил крепкое слово к характеристике поведения Артемова! <...> Тест на реактологию оказался чрезвычайно эффективным на этот раз для изучения изменчивости в поведении самих психологов». Цитируя выступление А.Б. Залкинда, Корнилов перечислил те характеристики, которыми наделил его директор: «политически опасный человек», «активный враг социалистического строительства», «враг изобретательства, творчества, энтузиазма масс», «злейший враг психологии, материализма, диалектики» и т.д.25 Свое выступление К.Н. Корнилов посвятил критическому разбору аргументации своих оппонентов. Он прибег к старому, испытанному приему - шли в ход цитаты из классиков марксизма, Ленина, Сталина, Бухарина, дежурные обвинения в отрыве от рабочего класса и упоминание о своем членстве в Моссовете и в конце концов по логике Корнилова, в идеологических извращениях оказались виновными сами оппоненты, главным образом Таланкин и Залкинд. Сам же Корнилов «никогда и нигде не противопоставлял и не отождествлял свою реактологию как систему с марксистской психологией, а мыслил реактологию как одну из многих возможных методик экспериментального исследования поведения или реакций человека в системе марксистской психологии». Указав далее на значение своей методики измерения времени реакции и формы движения для профессионального отбора, профессор отразил упреки тех, кто обвинял его в отрыве от задач социалистического строительства26.

Его слова не возымели никакого действия. Обвинения в механицизме, в физикализме и дуализме легли в основу резолюции партийного собрания, которая была опубликована в журнале « Психология», вместе с циклом обличительных статей сотрудников Института - Ф.Н. Шемякина, А.А. Таланкина, А.В. Веденова, П.И. Размыслова и др.

К 1934г. собственно психологическая работа в Институте была практически дезорганизована, и это привело к назначению нового директора - В.Н. Колбановского, только что окончившего Институт Красной профессуры. В Институт вернулись П.П. Блонский, Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, С.В. Кравков, А.А. Смирнов. Начали работать в нем Б.М. Теплов, Н.А. Менчинская и Е.В. Гурьянов. Число педологов резко сократилось.

Федор Николаевич Шемякин (1899-1980)
Александр Васильевич Веденов (1901-1970)

 
Питирим Иванович Размыслов (1906-1968)
Виктор Николаевич Колбановский (1902-1970)
Наталья Александровна Менчинская (1905-1984)

H.А. Рыбников вспоминал: «Намечен был план реконструкции работы Института, но реорганизация протекала сравнительно медленно. Лишь в 1934г. окончательно сложилась его новая структура»27.

Структура и подразделения Института (1934)

1. Кабинет по истории и теории психологии — заведующий В.Н. Колбановский;
2. Лаборатория психофизиологии ощущений — заведующий Б.М. Теплов;
3. Сектор по сравнительной физиологии и психологии — заведующий В.М.Боровский;
4. Сектор возрастной психологии — заведующий А.В. Веденов;
5. Лаборатория по психопатологии — заведующий Ф.Н. Шемякин.

В лабораториях была развернута экспериментальная работа.

Лаборатория психофизиологии ощущений решала задачу поиска основных психофизиологических закономерностей взаимодействия ощущений, включая проблемы: а) индуктивного взаимодействия, взаимодействия одновременных ощущений, взаимодействия процессов положительной и отрицательной индукции, динамика индуктивных процессов, природы индуктивных процессов; б) влияния побочных раздражений на функцию зрения; в) сенсорной адаптации и зависимости от действия разного рода предшествующих и одновременных раздражений; г) электрической чувствительности глаза как пути к изучению чувствительности зрительных центров и зависимости ее от разного рода факторов.

Лаборатория вела разработку проблем, имеющих существенное значение не только для психофизиологии ощущений, для некоторых смежных дисциплин, но и для решения ряда теоретических задач. Исследовательская работа по проблеме взаимодействия ощущений была впервые начата советскими психологами в лаборатории Б.М. Теплова. Полученные результаты использовались для решения ряда конкретных вопросов, которые выдвигала практика: например, оформления книги, качества шрифтов и др.

Лаборатория психопатологии проводила исследование проблемы взаимоотношения простейших и более сложных функций восприятия при распаде психики.

Сектор сравнительной физиологии и психологии в качестве основной выдвинул проблему изучения обучаемости, формирования навыков у животных. Сектор возрастной психологии был занят изучением возрастных закономерностей психического развития детей в процессе их школьного обучения.

Кабинет истории и теории психологии развернул работу по проблеме «материальный субстрат психики» и критическому рассмотрению основных направлений в истории психологии.

Выполнялись работы по целевому заказу различных учреждений и организаций: по заданию Всесоюзного Центрального комитета нового алфавита проводилось изучение графем, гарнитур, кеглей и др.; по заказу Академии коммунального хозяйства изучался вопрос о рационализации уличного освещения; Государственная Третьяковская галерея была заинтересована в работах института по изучению восприятия картин и др.

В 1932г. начался новый этап идеологической борьбы - с педологией и психотехникой. В резолюции, принятой ячейкой ВКП(б) Института в этом году, подчеркивалась необходимость «взять под обстрел марксистско-ленинской критики психотехнику и педологию, а также решительно преодолеть “империалистические” попытки педологии подчинить себе психологию ребенка, педагогику и педиатрию»28. Когда в 1936г. было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов», в Институте были приняты меры к перестройке работы, были ликвидированы педологический и психотехнический секторы, проведен ряд совещаний, развернута дискуссия в свете решения новых поставленных задач, на которой основной доклад сделал директор института В.Н. Колбановский; им же была опубликована серия статей, направленных на критику педологии и намечающих пути дальнейшего развития советской научной психологии и Института. Институт был вновь переименован: теперь он стал называться Государственный институт психологии.

В этот период существенно активизировалась работа Института в области психологических исследований, особенно в лаборатории психофизиологии ощущений (руководители Б.М. Теплов и С.В. Кравков, участие в ее работе принимали П.А. Шеварев и А.А. Смирнов).

Крупным научным достижением Института в этой сфере исследований был выход в печати фундаментального труда «Глаз и его работа» (1932). Его автор С.В. Кравков был признан научным сообществом крупнейшим в стране специалистом по психофизиологии зрения. В лаборатории психофизиологии ощущений изучались цветовые ощущения, восприятие формы предметов, взаимодействие ощущений, вопросы психофизиологической оптики. Проводились исследования и в области прикладной психологии: изучались вопросы военной маскировки, начатые еще в 1920-х гг. под руководством Б.М. Теплова в Высшей школе военной маскировки29, результаты исследования которой были использованы в годы Великой Отечественной войны; пути рационализации уличного освещения, применения цвета в архитектуре; для нужд полиграфии исследовались проблемы восприятия печатного текста, а также процессы чтения. Результаты работы лаборатории психофизиологии составили содержание сборника «Зрительные ощущения и восприятия», опубликованного в 1935г. в редакции С.В. Кравкова и Б.М. Теплова.

В 1935г. вышли две новые книги П.П. Блонского - «Развитие мышления школьника» и «Память и мышление».

Под руководством В.М. Боровского продолжалось изучение формирования навыков у животных. Были опубликованы два сборника: «Инстинкты и навыки» (1935) и «Рефлексы, инстинкты и навыки» (1936).

В психиатрической клинике 1-го Медицинского института груп¬па сотрудников Института психологии (под руководством Ф.Н. Шемякина) проводила исследования психологических особенностей больных шизофренией.

В 1937г. произошла очередная смена руководства Института, директором был вновь назначен К.Н. Корнилов. Смена руководства сопровождалась перестройкой структуры Института и кадровыми изменениями. В частности, были прекращены исследования по психофизиологии ощущений, по зоопсихологии (В.М. Боровский ушел из Института).