Советская психология накопила богатейшие традиции в изучении проблематики общения в самом широком смысле этого понятия. Большой вклад в анализ общения внесли многие психологи (Б.Г. Ананьев, В.М. Бехтерев, П.П. Блонский, Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, А.Н. Леонтьев, М.И. Лисина, А.Р. Лурия, В.Н. Мясищев, С.Л. Рубинштейн, А.Н. Соколов, Д.Б. Эльконин и др.) и филологи (М.М. Бахтин, Л.В. Щерба, Л.П. Якубинский и др.). В статье не ставится цель дать обзор хотя бы основных работ советских психологов по анализу общения. Отметим лишь следующее.

Во-первых, несмотря на расхождения и дискуссии между отдельными учеными (как и на эволюцию взглядов одного автора), в философско-методологическом отношении позиции всех вышеперечисленных исследователей едины, что и позволяет - не формально, а по существу - рассматривать их работы вместе, как особое в мировой психологии, марксистское направление в анализе общения. Все они исходили из признания социальной, общественно-исторической в их специфически марксистской интерпретации, природы психики, сознания человека. «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» [1; 3] - эти слова К. Маркса можно считать эпиграфом ко всем советским общепсихологическим концепциям. Применительно к рассматриваемой нами проблеме это означает, что общение (словесное и несловесное взаимодействие двух и более индивидов) - этот универсальный способ усвоения человеком общественного опыта - и само детерминировано объективно существующими социальными структурами и служит «транслятором» этих структур в психику человека.

Во-вторых, можно выделить несколько основных направлений исследований общения: изучение того, как меняется само общение в онтогенезе (от «комплекса оживления» до ролевой игры); какое влияние оказывают процессы общения на формирование психических функций в онтогенезе; каким образом меняются когнитивные, эмоциональные процессы, поведение взрослого человека в ситуациях общения (по сравнению с ситуацией, когда он один); механизмы, средства и формы общения (общение и речь; общение и несловесные знаковые системы; специфичные для данного человека формы общения, ср. с «речевыми жанрами» по М. М. Бахтину, и т.д.); прикладные аспекты - целенаправленное воздействие в ходе общения (например, педагогического, психотерапевтического и т.д.). Это темы «сквозные». В разные периоды преобладали разные направления. Так, в 1920-1960 гг. в центре внимания было изучение общения в онтогенезе, изучение того, как благодаря общению формируется речь, определяющая протекание психических процессов (Б.Г. Ананьев, П.П. Блонский, Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейн и др.). С конца 1960 - начала 1970 гг. в центре внимания - анализ того, как меняется протекание психических процессов и поведения взрослых людей в ситуациях прямого общения; изучаются невербальные характеристики общения; влияние общения на восприятие (социальная перцепция); прикладные аспекты общения как целенаправленного воздействия (Г.М. Андреева, А.А. Бодалев, А.А. Леонтьев, Б.Ф. Ломов, А.М. Матюшкин, А.В. Петровский и др.). Вместе с тем в связи с резким расширением общего объема исследований общения традиционные темы, прежде всего анализ проблемы «общение и речь», занимают относительно более скромное место. Можно выделять - по другим основаниям - и какие-либо иные периоды в истории анализа общения в советской психологии [20].

На огромном экспериментальном материале было убедительно показано, что, во-первых, «...ребенок с самого начала является социальным существом, что общение с окружающими уже с самого начала является основной формой его жизнедеятельности, что отношение ребенка к вещам уже с самого раннего возраста опосредствовано общением со взрослыми и что все формирование его психической деятельности происходит в процессе этого общения, способы которого меняются, но которые всегда остаются основной движущей силой развития» [13; 522], а во-вторых, что и у взрослого человека когнитивные, эмоциональные процессы и поведение меняются в ситуации общения. Демонстрация этих фактов - крупное достижение психологии. Но здесь часто ограничивались спокойной констатацией, ставили точку. Между тем естественны вопросы: почему это так? Как это возможно? Каковы внутренние механизмы, это обеспечивающие?

Наиболее разумный, на наш взгляд, общий ответ заключается в следующем. Психические процессы человека меняются в ситуации общения потому, что общение в какой-то «латентной» форме содержится в них и тогда, когда человек один. Иначе: строение психических функций сходно со строением процессов общения. Это, в свою очередь, происходит потому, что психические функции складываются в раннем онтогенезе при интериоризации процессов общения. Но сделать этот ответ действительно конструктивным можно лишь после детального анализа процесса интериоризации.

Как известно, понятие «интериоризация» было введено в научную психологию французскими учеными, представителями школы Э. Дюркгейма. На русский язык оно переводится как «переход извне внутрь». Большая группа советских психологов (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, П.Я. Гальперин и их сотрудники) отвечала словом «интериоризация» на вопрос: каким образом в ходе онтогенетического развития формируются социальные механизмы психики человека? Содержательно саму интериоризацию эти ученые, как мы постараемся показать, понимали во многом по-разному. При этом позиции всех этих ученых по проблемам интериоризации критически оценивали другие советские психологи - С.Л. Рубинштейн, Б.Ф. Ломов, А.В. Брушлинский.

Мы не ставим своей целью логическую и историческую реконструкцию данных дискуссий, упоминаем же о них для того, чтобы с самого начала подчеркнуть, как неоднозначно стояла и стоит проблема интериоризации в советской психологии [21], насколько она далека от общепринятого решения.

Зададим наиболее общий вопрос: зачем нужно (нужно ли вообще) понятие «интериоризация» для научного анализа психики и какую реальность это понятие выражает? Существуют понятия «восприятие», «память», относительно которых никто не сомневается, нужны ли они, какой психологической реальности соответствуют. Но что же и обозначают эти понятия, как не «переход извне внутрь»: прием (извне), переработку, хранение и воспроизведение (внутри) информации. Зачем же вводить особое понятие «интериоризация»? Если речь идет о формировании социальных механизмов психики, то не есть ли интериоризация «подвид» восприятия и памяти: восприятие и запоминание социальных явлений?

Вопрос о соотношении интериоризации с памятью ставил А.Н. Леонтьев. Он принципиально отделял усвоение общественно-исторического опыта от усвоения любой иной информации. «От индивидуального опыта он (общественно-исторический опыт. - Г.К., Л.Р.) отличается не только по своему содержанию... но также по принципиальному механизму его приобретения. ...Присвоение общественно-исторического опыта создает изменение общей структуры процессов поведения и отражения ...Поэтому механизмы процесса присвоения имеют ту особенность, что это суть механизмы формирования механизмов» [15; 123]. И далее: «...процессы усвоения ребенком специфически человеческих действий отчетливо обнаруживают свою главную особенность - то, что они происходят в общении. ...Исследование этого ...процесса позволяет обнаружить его специфический механизм - механизм интериоризации внешних действий. ...интериоризация действий, т.е. постепенное преобразование внешних действий в действия внутренние, умственные, есть процесс, который необходимо совершается в онтогенетическом развитии человека» [10; 128].

Итак, для чего вводить особое понятие «интериоризация» в научную психологию? С целью попытаться подойти к объяснению того, за счет чего, каких конкретных психологических механизмов, психика человека, как социальная, отличается от психики животного. Предполагается, что в ходе онтогенеза человека происходит интериоризация, некий процесс, в итоге которого формируются глубинные, устойчивые, синхронические структуры человеческой психики («язык» - в соссюровском смысле - психики), нечто вроде «априорных социальных форм» психики человека. Данные социальные механизмы психики, в свою очередь, определяют характер «вышележащих» меняющихся, диахронических психических процессов (соответственно, «речь» психики) человека (когнитивных и эмоциональных), определяют их характер как социальных процессов. В этом смысле интериоризация есть «механизм формирования механизма» (социального механизма человеческой психики). Таким образом, интериоризация не имеет преимущественного отношения к какому-либо конкретному психическому процессу (к восприятию, памяти и т.д.), но в равной мере детерминирует социальные формы всех психических процессов. Результаты интериоризации имеют отношение, конечно, не только к восприятию специфически социокультурной информации (хотя и проявляются здесь особенно наглядно): все, что воспринимается (и в широком, и в узком смысле этого термина), воспринимается человеком в социальных формах.

Каков результат интериоризации? В первом приближении его можно определить негативно: А.Н. Леонтьев не указывает, в чем состоит этот результат конкретно-содержательно, но из его рассуждений вытекает следующее. Итог интериоризации есть та особенность структуры психических процессов человека, за счет которой их протекание отличается от протекания аналогичных процессов у животных.

Какая реалия соответствует процессам интериоризации? Вот решающий вопрос. Все, что говорилось выше, лишь гипотетически-дедуктивные рассуждения, ни в малой степени не предопределяющие, что же из себя конкретно представляет интериоризация. Более того, советские психологи, не пользовавшиеся данным понятием (Д.Н. Узнадзе) и специально критиковавшие его (С.Л. Рубинштейн), исходили, конечно, из социальной сущности психики человека, из того, что существуют структуры, детерминирующие протекание психических процессов как социальных. Ясно и то, что такие социальные структуры не являются врожденными, что они формируются в онтогенезе, т.е. усваиваются (этот термин, принимаемый всеми советскими психологами, лишний раз подчеркивал, что речь идет не о запоминании). Дело, таким образом, не в термине. А.Н. Леонтьев вместо «усваивается» предпочитал писать «присваивается». Но Слово ничего не решает, тем более что высказывались сомнения насчет адекватности использования в этом контексте марксового термина «присвоение» [16]. Итак: каковы предпосылки интериоризации? Каков механизм (или хотя бы конкретное описание процесса) интериоризации? Каков результат интериоризации - не в смысле «наличия чего-то неясного, но необходимого, чтобы обеспечить то-то и то-то», а в конкретном, положительном смысле? Посмотрим, как на эти вопросы отвечает А.Н. Леонтьев.

Предпосылки интериоризации. А.Н. Леонтьев о них почти ничего не писал. Более того, не ясно, считал ли он, что такие предпосылки вообще существуют: «...процесс интериоризации состоит не в том, что внешняя деятельность перемещается в предсуществующий внутренний «план сознания»; это процесс, в котором этот внутренний план формируется» [11; 151]. По вопросу о предпосылках интериоризации А.Н. Леонтьева критиковал С.Л. Рубинштейн. Последний, исходя из принципа марксистской философии - внешние причины действуют через внутренние условия, считал безусловно необходимым признание внутренних (филогенетически и во внутриутробный период сформировавшихся) предпосылок процесса усвоения; усвоение не может идти «в пустоту». Вопрос стоит так: как содержательно охарактеризовать эти предпосылки (а не только констатировать их существование)? Последняя проблема упирается в конце концов в знаменитую проблему «первоначала» и далека от решения в психологии и сегодня. Вместе с тем какое-то, пусть промежуточное, решение проблемы предпосылок необходимо: ведь если констатировать наличие предпосылок, но не указать, чем предпосылки отличаются от результатов интериоризации, то тогда само понятие интериоризации оказывается просто бессодержательным. На наш взгляд, формула А.Н. Леонтьева допускает такое Понимание предпосылок интериоризации: предпосылки интериоризации - это несознаваемый внутренний план (у ребенка в раннем онтогенезе!). В результате интериоризации этот внутренний план качественно меняется - формируется план сознания.

Тогда итог интериоризации - формирование некоторых устойчивых социальных структур психики, которые детально не описаны, но благодаря которым существует сознание. С другой стороны, результатами интериоризации принято считать и формирование, очевидно уже на базе сознания конкретных, детально описанных внутренних действий [8], [11].

Как происходит интериоризация? С одной стороны, только в ходе общения (очевидно, со взрослыми), с другой - в процессе перевода действия (которое человек может совершать и один) из внешнего плана во внутренний, умственный.

Такое - широко распространенное - Понимание интериоризации противоречиво. Причина противоречия та, что здесь соединены положения двух теорий интериоризации - Л.С. Выготского и П.Я. Гальперина (ср.: «В советской психологии понятие об интериоризации... обычно связывают с именем Л.С. Выготского... Последовательные этапы и условия... преобразования внешних (материализованных действий в действия внутренние (умственные) особенно детально изучаются П.Я. Гальпериным» [11; 149—150]). Но эти теории принципиально различны.

На наш взгляд, теория П.Я. Гальперина, которую он совершенно адекватно назвал теорией поэтапного формирования умственных действий [8], не является теорией интериоризации (ясно, что это высказывание не имеет никакого отношения к оценке данной теории по шкале «хорошо - плохо»). Действительно, в ней речь идет о формировании с помощью разных приемов практически в любом возрасте умения начиная с действий с материальными предметами переходить затем (через этапы громкой речи, проговаривания про себя и т.д.) к действиям «в уме» без внешних компонентов. Поэтапное формирование включает и запоминание, и выработку умственных навыков и ряд иных психологических процессов. Оно не сводится ни к одному из них и является системой этих процессов, со своей - присущей системе, в отличие от элементов, - спецификой. Но тех принципиально важных признаков интериоризации, которые - как мы стремились показать - вызывают само появление этого термина в научной психологии, и прежде всего формирования социальных структур сознания, здесь вообще нет. Социальные структуры сознания уже сформированы. Только благодаря их наличию и возможно формирование «умственных действий», точнее - новых умственных действий, так как некоторые умственные действия, некоторый «внутренний план», есть и на начальном этапе «внешней» деятельности (не может быть деятельности «чисто внешней», без внутреннего плана). За игнорирование последнего обстоятельства и критикуют сторонников теории интериоризации.

Однако тот факт, что теория поэтапного формирования стала выступать как теория интериоризации, далеко не случаен. Переход к подобной теории, главное же, отход от представлений об интериоризации, развивавшихся Л.С. Выготским, был неизбежен. Дело в том, что в представлениях Л.С. Выготского об интериоризации центральное место занимало общение. «Схватить» же категорию общения ни Л.С. Выготскому, ни его последователям не удалось. Выход нашелся лишь в том, чтобы «расторгнуть связь» интериоризации с общением.

Рассмотрим эти вопросы подробнее. Конечно, и при поэтапном формировании общение тех, кто формирует и у кого формируют, реально имеет место и притом играет важнейшую роль в формировании. Но эта теория рассматривает процесс формирования как деятельность одного человека, именно того, у кого формируются умственные действия, индивидуальную его деятельность, а не его взаимодействие с «другим». Этот «другой» (формирующий) выступает как один из внешнихэлементов деятельности.

Л.С. Выготский же писал: «Мы можем сформулировать общий генетический закон культурного развития в следующем виде: всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва - социальном, потом - психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория интрапсихическая» [7; 145].

Какой конструктивный смысл можно извлечь из этой формулы, как и вообще из работ Л.С. Выготского, посвященных интериоризации (мы не утверждаем, что именно таковы были субъективные намерения самого автора, взгляды которого находились в постоянном, часто противоречивом развитии)?

Как и другие советские психологи, Л.С. Выготский исходил из того, что отношение к внешним предметам опосредствовано у ребенка его отношением к людям (взрослым), первично отношение к взрослому, общение (конечно, невербальное) с ним, только в этом контексте ребенок начинает относиться и к физическим предметам. Но из этой общей посылки Л.С. Выготский сделал радикальный вывод. Формирование основных социальных структур человеческого сознания происходит в общении. Важнейший момент здесь Л.С. Выготский видел в формировании того, что сейчас называют символически-семиотической функцией психики, той функции, благодаря которой, по словам А.Н. Леонтьева, человек воспринимает мир в особом «квазиизмерении» - смысловом поле, системе значений [10; 253]. В. Штерн о формировании этой функции говорил, что на втором году жизни ребенок делает величайшее в своей жизни открытие: слова не просто звуки, они имеют значение [19]. Как же формируется символико-семиотическая функция? В процессе интериоризации, говорит Л.С. Выготский. Но интериоризацию он понимает иначе, чем П.Я. Гальперин.

Что интериоризируется? Система социальных отношений, в той мере, в какой она представлена, «записана» в структуре общения между взрослым и ребенком. Интериоризируется, «переходит», «вращивается» внутрь психики ребенка эта структура, воплощенная в знаках. Результат интериоризации тот, что структура психики ребенка опосредствуется интериоризированными знаками и складываются основные структуры сознания.

Чем отличается интериоризация от обычного запоминания знаков, перехода их «извне внутрь» (т.е. в память)? Л.С. Выготский пытался по отношению к более поздним этапам онтогенеза (т.е. когда уже сформировались основные структуры сознания) смоделировать процесс «вращивания» знака. Эти работы были, на наш взгляд, неадекватны решению проблемы интериоризации (см. сноску 3). Таким образом, показать, чем процесс интериоризации отличается от процесса запоминания, Л.С. Выготскому не удалось. Но у Л.С. Выготского был ряд соображений о том, чем интериоризация отличается от запоминания по результату. Дело в том, что знаки, которые интериоризируются, отличны от тех, которые запоминаются. Отличны - для кого, в каком смысле? Отличны для ребенка, в том смысле, что занимают совсем иное функциональное место в структуре его психики, чем знаки - элементы памяти. Л.С. Выготский многократно писал об особых знаках, знаках - психологических орудиях [6], [7]. Вот именно усвоение таких знаков составляет результат интериоризации, именно о них он говорил: «В высшей структуре функциональным определяющим целым или фокусом всего процесса является знак и способ его употребления» [7; 106—107].

Мысль (гипотеза!) Л.С. Выготского состоит в том, что знаки-орудия, интериоризированные знаки, являются тем «материалом», из которого «построены» социальные формы сознания. Как же он содержательно характеризует этот «материал», эти знаки? «Знаки без значения» [6; 158], [22].

Но знак без значения - бессмыслица. Следовательно, речь может идти о том, что данные знаки лишены конкретного значения, они несут в себе функцию «значения вообще», функцию означивания. Языковой знак есть связь между означаемым и означающим (Ф. де Соссюр). Это определение считается аксиомой. Обычный знак, следовательно, связывает конкретное означаемое и означающее, интериоризированный знак-без-значения характеризует саму функцию связывания, означивания безотносительно к ее конкретным наполнениям. Усвоение этих знаков, естественно, предшествует формированию памяти и других когнитивных процессов, задает их структурно-социальную основу. После того как эти знаки усвоены, начинает функционировать сознание и язык ребенка. При этом интериоризированные знаки не осознаются просто потому, что «нечего осознавать», т.е. у них нет конкретного значения. Здесь, конечно, встает целый ряд вопросов о соотношении интериоризированных знаковых структур со структурами внутренней и громкой речи (в частности, с глубинными синтаксическими структурами и т.д.), со структурами знака, описанными в логической семантике (треугольник Г. Фреге и др.). Но их обсуждение увело бы нас в сторону. Рассмотрим основной для нас психологический вопрос — о связи интериоризации и общения.

Интериоризированные знаки, по Л.С. Выготскому, усваиваются только и исключительно в процессе общения. Но генез определяет структуру. В структуре этих знаков отражено их происхождение. «Сам механизм (знаковый. - Г.К., Л.Р.),лежащий в основе высших психических функций, есть слепок с социального. ...Человек и наедине с собой сохраняет функции общения» [7; 146]. Итак, и исходная ситуация, структура которой интериоризируется, есть общение, и внутренняя, интериоризированная структура несет в себе (своих элементах) свернутое общение, диалогизм. Л.С. Выготский не дает конкретного описания этих внутренних структур. И все же идеи Л.С. Выготского — действительно смелые и новаторские идеи, далеко обогнавшие свое время (поэтому они тогда и не были реализованы). В них поднимается значение диалога как скрытого механизма психических функций; свернутый диалог, общение рассматриваются как «встроенные» в глубинные, интериоризированные структуры психики; высказывается предположение, что функция означивания имеет диалогическую структуру.

Л.С. Выготский понимал общение только как вербальное, точнее - общение сознаний. Такой подход шел от школы Э. Дюркгейма (во многом преодолел его только поздний Ж. Пиаже в своей концепции сенсомоторного интеллекта). Но если общение детерминирует Развитие психики, а само является только вербальным, то тогда Слово есть реальный творец психики. Такая позиция не нова. Крупнейший лингвист XIX в. В.Ф. Гумбольдт писал: «Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Тем же самым актом, посредством которого он из себя создает язык, человек отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, к которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступишь в другой круг» [9; 99]. В XX в, эта точка зрения получила самое широкое развитие в разных вариантах: в так называемой лингвистической, философии, в философии Э. Кассирера, где человек определялся как «животное, создающее символы», в гипотезе «лингвистической относительности» Э. Сепира - Б. Уорфа и т.д. Философские выводы из этих концепций - конвенционализм и релятивизм (в пределе - агностицизм) - были чужды Л.С. Выготскому, как и другим советским психологам, но конкретно противопоставить что-либо этой точке зрения он не мог. За это его справедливо критиковали и ученики (А.Н. Леонтьев, П.И. Зинченко, П.Я. Гальперин), и другие советские психологи (С.Л. Рубинштейн, А.В. Брушлинский).

Во многом исходя из опыта этой критики, ученики Л.С. Выготского разработали свой вариант психологической теории деятельности, стремясь объяснить то, как материальная деятельность детерминирует человеческую психику. Но теория деятельности не является всеобъемлющей (ясно, что отношение человека к такому же, как он, активному субъекту деятельности, т.е. взаимодействие, общение, в принципе, отлично от деятельности с предметом, но объяснить это различие теория деятельности не может) и не является «замкнутой»: социальные детерминанты человеческой психики и самой деятельности не удается вывести из деятельности же. Поясним последний пункт. Социальные структуры, детерминирующие структуры деятельности индивида, усваиваются им извне (интериоризируются) в раннем онтогенезе. Обойти это положение так же невозможно, как невозможно разделить интериоризацию с общением, т.е. свести интериоризацию социальных структур к усвоению структур «чисто» материальной деятельности ребенка, деятельности-без-общения.

Таким образом, хотя критика в адрес Л.С. Выготского была справедливой, теория деятельности также не сняла проблему общения. Выход один - расширить анализ общения от вербально-коммуникативного до многостороннего взаимодействия, отражающего социальную структуру общества, включающего материально-предметные аспекты.

Но если не провозглашать, а пытаться реализовать эту программу, то здесь мы сталкиваемся с основной трудностью, к которой подошел Л.С. Выготский. Вернемся к его исходному определению интериоризации. Функция существует на первом этапе в социальном плане, на втором - в психологическом; на первом - между людьми, интерпсихически, на втором - внутри человека, интрапсихически. А.В. Брушлинский видит в этом определении крупную методологическую ошибку - исходный дуализм социального и психологического. Не может такая функция существовать «чисто» социально (не психологически) и «чисто» психологически (не социально) [6].

А.Р. Лурия, полностью принимавший эту формулу Л.С. Выготского, пересказывал ее следующим образом: «...функция, возникающая в общении и сначала разделенная между двумя людьми, перестраивает всю деятельность ребенка и постепенно превращается в сложно опосредствованную функциональную систему, характеризующую строение его психических процессов» [13; 524], т.е. просто убирал термины «социальное», «психологическое». Может быть, с такой поправкой эту формулу можно принять?

Однако перемена слов не снимает проблемы. Что же это значит - «функция, сначала разделенная между двумя людьми»? Чья это функция? Субъект психического - индивид - это аксиома психологии. Функция, «разделенная» между индивидами, - психологически ничья, ее для психологического анализа просто нет. Может быть, поэтому Л.С. Выготский и назвал ее «социальной», в противоположность «вращенной» в индивида и тем самым обретшей «хозяина» и ставшей «психологической».

Итак, либо в соответствии с логикой психологического исследования мы рассматриваем психическую функцию - и на первом и на втором этапе - как индивидуальную, существующую «внутри» индивида (ребенка). Тогда фиксация общения имеет лишь тот, весьма банальный, психологический смысл, что общение (как и любые иные факторы) как-то извне влияет на психическую функцию ребенка. Тогда можно не говорить о «функции разделенной (в общении) между двумя людьми». Но в этом случае никакой внутренней связи строения психических функций с общением не прослеживается; слова о том, что «человек и наедине с собой сохраняет функцию общения», бессмысленны, так как функция общения с самого начала выступает как чисто внешняя по отношению к психике.

Либо мы утверждаем, что в раннем онтогенезе психическая функция существует в межсубъектном пространстве, а затем, сохраняя принципиальную межсубъективность своего строения (т.е. сохраняя «функцию общения»), «вращивается» в психику ребенка, интериоризируется, задавая базовую структуру человеческого сознания. Но надо помнить, что такое утверждение не дается «даром», оно противоречит традиции и для своего подкрепления требует разработки нового метода, новой методологии психологического анализа, такой, чтобы можно было наполнить реальным психологическим содержанием события, происходящие в межсубъектном пространстве. Если же такого рода утверждения делаются, но вся их трудность не осознается, «сглатывается» и реально психолог остается при традиционных методах анализа, эти утверждения или вообще ничего не значат и от них затем отказываются, или же они ведут лишь к констатации внешних особенностей общения в онтогенезе.

Советские психологи могут ставить эти вопросы сегодня потому, что за последние годы сделан важный шаг в теоретическом отношении - обозначена альтернатива между двумя методами психологического анализа: привычным субъект-объектным и субъект-субъектным. Этот вопрос во всем его значении был поставлен Б.Ф. Ломовым [12], а затем и другими авторами [18]. Для нас важно отметить следующее.

Вначале проблема субъект-субъектного подхода была поставлена онтологически (общение как предмет изучения): реалии общения несводимы к предметной деятельности, не могут анализироваться по схемам, предложенным для предметной деятельности, не могут потому, что схемы анализа деятельности разработаны для ситуации субъект-объект, от которой, очевидно, в принципе отличается ситуация общения, субъект-субъектного взаимодействия. Но есть второй, более общий, смысл - гносеологический (общение как объяснительный принцип): Понимание субъект-субъектного подхода как общего метода анализа любой реальности, относящейся к психологии (т.е. и отношения индивида к физическим предметам, самому себе и т.д.).

Действительно, традиционный психологический подход, вызванный к жизни прежде всего задачами на анализ субъект-объектной онтологии, может быть назван субъект-объектным подходом (в смысле - метод анализа). Построенный по образцу методов естественных наук (прежде всего механики и физики XIX в.), этот подход выделял в окружающей действительности субъекта с его психическими процессами и противостоящие ему объекты. Обращение к деятельности сильно изменило этот подход. Известно, что деятельность выступает как система, связывающая субъект и объект так, что они оказываются двумя полюсами этой системы (отсюда идея опредмечивания и т.д.) Но приложенный к ситуации общения, субъект-субъектного взаимодействия, субъект-объектный подход (даже деятельностный вариант его) оказывается неадекватным. Он редуцирует ситуацию субъект-субъект в ситуацию субъект-объект (просто потому, что другого отношения, кроме отношения субъект-объект, такой подход «увидеть», в принципе, не может) [15]. Но тогда встает вопрос: если субъект-объектный подход неприменим к ситуации взаимодействия двух субъектов (редуцирует второго субъекта в объект, а общение - в деятельность с предметом), то может ли этот подход «схватить» первого субъекта, т.е. применим ли он действительно к исходной для себя ситуации - к ситуации, когда субъект действует один с неодушевленным предметом?

В истории психологии субъект-объектный подход критиковали многократно. Известна критика с позиций иррационализма, интуитивизма (А. Бергсон), понимающей психологии (В. Дильтей) и т.д. Критика субъект-объектного подхода и разработка субъект-субъектного подхода советскими психологами имеют принципиально иные основания, восходят к положениям классиков марксизма и являются развитием на современном уровне основных традиций советской психологии.

Речь идет о конкретно-психологическом анализе социальности человеческой психики (по-разному проявляющейся в ситуациях общения и одиночества), о содержательном анализе психики человека, как неробинзонадной. Философское решение этой проблемы, как известно, дал К. Маркс. «Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т.п. деятельностью - деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, - даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому, что я действую как человек» [2; 118]. К. Маркс показывает, что в отношениях типа субъект-объект всегда в скрытой форме представлены отношения субъект-субъект По словам В.И. Ленина: «Там, где буржуазные экономисты видели отношения вещей (обмен товара на товар), там Маркс вскрыл отношения между людьми» [3; 45]. Это общефилософское положение имеет основополагающее значение и для психологии.

Как, однако, конкретно перевести его на язык психологии, далеко не ясно, и это составляет одну из важнейших задач советской психологии. Первая конкретизация: анализ социальных механизмов человеческой психики связан с анализом отношений типа субъект-субъект «внутри» субъекта, его психики. Но эта конкретизация ведет к следующему вопросу: как содержательно-психологически понимать отношение типа субъект-субъект «внутри» субъекта?

Очевидно, тупиковый путь - пытаться как-то «онтологизировать» это отношение, пытаться представлять его как отношение неких «квазисубъектов», «гомункулусов», как уменьшенную копию внешнего общения - общение между такими «гомункулусами». С точки зрения психологии - это ничего не проясняющая, т.е. бесплодная метафора, с точки зрения логики - начало бесконечного регресса (внутри каждого «квазисубъекта» должны быть по этой логике новые субъект-субъекты, так сказать, «квазисубъекты второго порядка» и т.д. до бесконечности)

Более или менее подробно изучено лишь одно проявление субъект-субъектных отношений «внутри» субъекта - в ситуации, которая внешне выглядит как ситуация типа субъект-объект. В основном на онтогенетическом материале (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, Д.Б. Эльконин и др.) показано, что ребенок, действуя с вещью, в действительности ориентируется на взрослого, действия с вещью есть «вызов взрослого на общение». Но это не общий закон даже для ребенка, а тем более для взрослого человека. Ясно, что можно действовать с предметом и не имея при этом в виду никакого «другого» человека.

Более общее значение имеет выяснение того, каким образом (а не ради какого мотива) человек действует. Можно предположить, что отношение типа субъект-субъект в какой-то неосознаваемой, скрытой форме входит в структуру деятельности, сознания, психических процессов индивида и может рассматриваться как один из структурных элементов, обеспечивающих социальность внешних проявлений человеческой психики. Здесь мы опять возвращаемся к проблеме интериоризации.

Как уже говорилось, из работ Л.С. Выготского можно сделать вывод, что функция означивания сформировалась в ходе интериоризации как диалогическая (т.е. несущая в себе свернутые отношения типа субъект-субъект) по структуре. При этом детально описать эту структуру, равно как и проследить ход самого процесса интериоризации, не удалось. Но тогда мы можем поставить другую задачу: проследить проявления внутреннего диалогизма функции означивания не в ходе онтогенеза, а в функционировании уже развитого сознания индивида. Это новая проблема для советской психологии, являющаяся конкретным развитием субъект-субъектного подхода, причем здесь он смыкается с хорошо разработанным в гуманитарных науках диалогическим подходом.

Анализ диалогического подхода в гуманитарных науках, имеющего историю, восходящую к Платону с его гениальным определением «Рассудок есть диалог души с собою», и его перспектив в психологии является отдельной задачей. Мы здесь ограничимся констатацией самых общих границ диалогического анализа сознания.

Это должен быть всеобщий анализ, т.е. анализ, охватывающий не только те случаи, где диалогизм «лежит на поверхности» (раздвоение сознания; специфические внутренние диалоги описанные Ф.М. Достоевским и детально проанализированные М.М. Бахтиным), но всю совокупность психических явлений, если мы исходим из того, что диалогизм «встроен» в базовые структуры сознания. Но такой анализ имеет смысл лишь в том случае, если он не является простой натяжкой, спекуляцией, подводящей все под единое основание и игнорирующей при этом очевидные различия между самыми разными феноменами, которые вдруг все оказываются равно «диалогическими». Для этого необходимо описать реальную типологию всех - явных и скрытых - форм внутреннего диалога; выделить и детально описать их единое структурно-генетическое основание и вместе с тем показать различие между этими формами и объяснить происхождение этих различий; в каждом случае показать, что нового дает анализ соответствующего феномена, как диалогического по структуре.

Подведем итог. Интериоризацией называют процесс формирования основных социальных механизмов сознания человека. Как протекает этот процесс в онтогенезе? На такой вопрос современная психологическая наука не может дать исчерпывающего ответа. Специфика этого процесса состоит в том, что социальные механизмы сознания (в частности, сама функция означивания) складываются в процессе взаимодействия, общения, диалога между ребенком, с его еще не сформированным сознанием, и взрослым (взрослыми). интериоризация оказывается особым (и исходным для всех последующих) видом общения, диалога. Специфика этого диалога между человеком с уже сформированным и человеком с еще формирующимся сознанием состоит в том, что последний каким-то образом «усваивает» саму структуру диалогических отношений. Эта структура оказывается порождающей, «ядерной» для функции означивания, для всех сознательных психических процессов.

[1] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.3.
[2] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.42.
[3] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.23.
[4] Бодалев А.А. Избранные труды. — М., 1983. - 272с.
[5] Брушлинский А.В. Культурно-историческая теория мышления. — М., 1968. - 104с.
[6] Выготский Л.С. Собр. соч. Т.1. — М., 1982. - 487с.
[7] Выготский Л.С. Собр. соч., Т.2.— М., 1982. - 504с.
[8] Гальперин П.Я. Развитие исследований по формированию умственных действий. — В кн.: Психологическая наука в СССР. Т.1. М., 1959. С.441-470
[9] Гумбольдт В. О различном строении человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода. — В кн.:  История языкознания XIX и XX века в очерках и извлечениях. Т.1. М., 1964.
[10] Леонтьев А.Н. Избр. психол. произведения. Т.1. — М., 1983. - 392с.
[11] Леонтьев А.Н. Избр. психол. произведения. Т.2. — М., 1983. - 320с.
[12] Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. — М., 1984. - 444с.
[13] Лурия А.Р. Развитие речи и формирование психических процессов. — В кн.: Психологическая наука в СССР. Т.1. М., 1959. С.516-577
[14] Матюшкин А.М. Проблемные ситуации в мышлении и обучении. — М., 1972. — 208с.
[15] Радзиховский Л.А. Деятельность: структура, генез, единицы анализа. — Вопр. психол. 1983.№6. С.121-127
[16] Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. — М., 1957. — 328с.
[17] Рубинштейн С.Л. Проблема способностей и вопросы психологической теории. — Вопр. психол. 1960. №3. С.3-15
[18] Хараш А.У. Принцип деятельности в исследованиях межличностного восприятия. — Вопр. психол. 1980. №3. С.20-31
[19] Штерн В. Психология раннего детства до шестилетнего возраста. — Пг., 1922. - 150с.

[20] Конечно, наше деление условное. Так, в 1910-1920 гг. В.М. Бехтерев (кстати, один из первых в мире) проводил так называемые парные эксперименты: сравнивал особенности деятельности индивида, протекающей в одиночестве и в ситуации общения. Традиции В.М. Бехтерева были продолжены в 1930-1960 гг. Б.Г. Ананьевым и особенно В.Н. Мясищевым с сотрудниками. В их работах общение изучалось не только в онтогенезе, но и как сформировавшийся процесс у взрослых людей. Было показано, что поведение взрослого не в меньшей степени, чем поведение ребенка, ориентировано не на предметы «сами по себе», а на других людей, служит «вызовом на общение». В.Н. Мясищевым была разработана трехкомпонентная схема анализа общения, сильная сторона которой в том, что общение понималось не как исключительно (или даже преимущественно) вербальная коммуникация, а шире - как многостороннее взаимодействие. Три компонента общения - это «...психическое отражение участниками общения друг друга, отношение их друг к другу и обращение их друг с другом. ...В.Н. Мясищев термин «отражение» употребляет в смысле «познание». Когда он говорит об отношении, он имеет в виду характер эмоционального отклика. ...Термин «обращение» он употребляет, чтобы выделить особенности поведения» [4; 36]. В свою очередь, работы В.Н. Мясищева и Б.Г. Ананьева оказали прямое воздействие на их учеников - А.А. Бодалева, Б.Ф. Ломова.
[21] Мы будем рассматривать только достаточно богатую традицию анализа проблемы интериоризации, существующую в советской психологии (к названным выше авторам надо прибавить еще В.Н. Мясищева). Вообще же современная психология включает ряд теорий интериоризации: теории французской социологической школы (их вершина - теория Ж. Пиаже); психоаналитические концепции (подчас не используют этот термин, но реально исследуют те же проблемы), многочисленные теории «интернализации» (английский эквивалент «интериоризации») в социальной психологии США (Д. Мид, А. Бандура, Л. Фестингер и др.).
[22] О «знаках без значения» Л.С. Выготский упоминает лишь в этом месте. Однако реально все его работы, в которых он пытался на более поздних стадиях онтогенеза смоделировать процесс интериоризации, построены одним способом - он стремится поставить знак в необычный ракурс (бессмысленные слоги), так, чтобы тот стал «знаком без значения», и проследить, как этот последний будет интериоризироваться. Конечно, эта идея была порочна в принципе: именно потому, что функция означивания уже сформирована, для человека не может быть «знака без значения» — все, в том числе и «бессмысленные» слоги, приобретает некое значение; не существует и «натуральных», «низших» функций, как их понимал Л.С. Выготский, следовательно, нельзя смоделировать процесс интериоризации. Эти работы Л.С. Выготского действительно очень близки к тому пониманию интериоризации, которое развивал П.Я. Гальперин. О причинах же такой непоследовательности Л.С. Выготского см. ниже.