В истории психологии наиболее отчетливо обозначены две методологические парадигмы: аристотелевский и галилеевский способы мышления. Соответствующие данным парадигмам исторические эпохи завершаются периодами критики, один из которых можно условно обозначить как переход от Аристотеля к Галилею, а другой — как переход от Галилея к Марксу. Первый из этих критических периодов связан с деятельностью К. Левина, второй начинается работами Л.С. Выготского.

От Аристотеля к Галилею. Метафизичность — главная особенность способа мышления, присущего теоретической психологии до возникновения идеи гештальта. Не случайно этот способ был назван именем Аристотеля, автора первой всеохватывающей метафизической системы.

В соответствии с аристотелевским способом мышления предмет психологии исчерпывается психологическими феноменами, фиксируемыми наблюдением и эмпирическим экспериментом. Задачей психологии полагается классификация этих феноменов и существующих между ними эмпирических зависимостей, подведение их под определенные фенотипические классы и эмпирические законы. Фенотипический класс объявляется сущностью психологических явлений: явление существенно, поскольку отражает природу фенотипического класса. Эмпирическая закономерность определяется частотой, регулярностью повторения событий: регулярные и частые явления закономерны, а редкие и единичные — случайны. Цель науки — не открытие общих психологических законов, а проникновение в сущность отдельных, наиболее регулярных феноменов, т.е. выявление и описание стоящих за данными феноменами явлений и обнаруживающихся в них фенотипических классов.

Реализация этой стратегической цели привела к становлению конгломерата изолированных психологий. Эмпирико-индуктивный способ построения теоретической психологии поставил проблему интеграции накопленного знания. В рамках существовавшей методологической парадигмы данная проблема могла лишь назреть, ее позитивное решение было несовместимо с метафизическим способом мышления, постоянно воспроизводящим тупики „деревянных дихотомий". Интеграция науки и ее предмета требовала выработки нового, монистического способа мышления, нового методологического базиса психологии.

Структурный натурализм, галилеевский способ мышления, явился новой методологической парадигмой, пришедшей в 20-е годы XX века на смену метафизике в психологии. Успехи теоретической мысли в биологии и преодоление на монистической основе кризиса в физике образуют две важные общетеоретические предпосылки перехода от аристотелевского к галилеевскому способу мышления в психологии. Пафос этого перехода состоял прежде всего в установлении единства предмета психологии: раздробленная метафизической психологией психика индивида была заменена природной (квазифизической, а затем квазибиологической) целостностью — психологическим (сенсорным, перцептивным) полем в ортодоксальной гештальтпсихологии, отношением „индивид—среда" (готовностью к деятельности, „психическим полем", „жизненным пространством") в теории К.Левина. Это психологическое поле стало рассматриваться как то целое, которое определяет свойства своих частей. Постулирование первичности и субстанциональности такой целостной релятивной структуры выступило как основа для гомогенизации гетерогенного мира аристотелевской психологии.

Переход от вещного метафизического способа мышления к релятивному натуралистическому способу как методологический переворот принципиального значения был впервые осознан в психологии Левином (1930). Согласно взглядам Левина, гомогенизация мира психологических явлений состоит, во-первых, в разрушении барьеров между отдельными классами фенотипических проявлений, — вся область психологического рассматривается как единое поле, управляемое одной и той же системой законов; во-вторых, в разрушении барьеров между нерегулярными (несущественными) и регулярными (существенными) событиями, — все психологические явления существенны; в-третьих, в разрушении барьеров между вкладами субъекта и его окружения в поведение субъекта, — поведение детерминируется целостной психологической ситуацией как единством субъективных и объективных детерминант. Методологический драйв, в процессе которого метафизические теории класса заменяются натуралистическими теориями поля, не сводился к возникновению еще одной разновидности теорий, он переводил всю психологию на новый, более высокий уровень теоретизирования. Это методологическое движение обогатило концептуальный аппарат психологии, по существу, диалектическими различениями (целое—часть, генотип—фенотип, сущность-явление, закон—индивидуальный случай и т.п.), возможными только в составе монистической методологии. Такая дифференциация понятий, позволяющая разрешить многие формально-логические противоречия аристотелевской психологии путем их диалектизации, делает концепцию Левина подлинной вершиной зарубежной теоретической психологии, развивавшейся в русле натуралистической традиции.

От Галилея к Марксу. Структурный натурализм оказывается, однако, лишь частичным, неполным преодолением метафизического способа мышления в психологии, поскольку он не снимает противоречий метафизического представления о психическом развитии. Как было показано в работах Л.С.Выготского (1930, 1931, 1932, 1934, 1935), натуралистический универсальный принцип структурности неадекватен задаче описания и объяснения диалектического по своей природе процесса психического развития. Решение этой задачи в работах гештальтистов постоянно воспроизводит противоречие универсальности и конкретности структуры, как противоречие объяснительного принципа и предмета изучения, соответственно. Раскрывая это противоречие, Выготский выступает как последовательный гештальтист. Он защищает принцип структурности „как великое, незабываемое завоевание теоретической мысли" от натуралистического (универсального и нерасчлененного) толкования его В.Келером, К.Коффкой, К.Левином, которые в проблеме психического развития вступают „в противоречие с последовательным проведением собственного принципа" и оказываются, как это ни парадоксально, на антиструктурных позициях.

В теории Левина дано два решения проблемы психического развития, которые связаны с различением исторической и систематической причинности. Историческую причинность, как процесс возникновения новых „жизненных пространств" (т.е. собственно развитие), Левин отличает от систематической причинности — детерминации „психологических событий" (поведения индивида) наличным „жизненным пространством". Смешивание этих типов причинности характерно, согласно Левину, для аристотелевского способа мышления в психологии, когда причины актуального поведения локализуются в прошлом или в будущем. Вводя это различие, являющееся несомненным шагом вперед по сравнению с метафизическими представлениями механистического детерминизма и телеологии, Левин детально разрабатывает в своей топологической психологии лишь проблемы систематической причинности. Онтогенез он рассматривает с сугубо натуралистических позиций — как эволюционную по своей природе дифференциацию „жизненного пространства", в ходе которой не возникает ничего принципиально нового. Как и Коффка и другие гештальтисты, он, говоря словами Выготского, „вмещает развитие в категорию «больше и меньше»".

Декларируя взаимосвязь двух типов причинности, Левин полагал, однако, что разработка вопросов систематической причинности наиболее важна (и, следовательно, первична), потому что без анализа „психологических событий" в понятиях систематической причинности не могут быть поняты исторические последовательности. Именно в этом пункте логика Левина оказывается метафизической и антиструктурной: взаимосвязь предполагает взаимные влияния двух причинных рядов, при этом целое (онтогенетический уровень развития „жизненного пространства") определяет часть (актуалгенез „психологических событий"). Слишком жесткая, чтобы быть диалектической, дихотомия исторического и систематического причинных рядов, дуализм онто- и актуалгенеза поведения приводят к тому, что даже анализ детерминации актуального поведения — наиболее разработанная часть теории Левина — оказывается абстрактным, поскольку игнорирует принцип структурности, проявляющийся в зависимости актуальной детерминации от формирующихся в ходе онтогенеза новообразований, реально определяющих ее качественную специфику на каждом новом уровне психического развития. „Аффективные процессы, — писал Выготский, — ...рассматриваются Левиным как нечто первичное ... не зависящее от всей психической жизни в целом. Он знает только одностороннюю зависимость. ...Он не видит второй стороны этой зависимости, того, что сама динамическая основа изменяется в ходе развития физической жизни и, в свою очередь, обнаруживает зависимость от тех изменений, которые претерпевает сознание в целом" [Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. — М., 1956, с. 467].

Выготский как методолог психологии начинает свое самостоятельное развитие с критики основных теоретических положений структурной психологии и присущего ей натуралистического способа мышления. Он показал, что последовательная реализация принципа структурности требует отказа от натуралистической парадигмы, перехода к новому способу мышления в психологии. Логика критики, вскрывающая методологическую недостаточность гештальтпсихологии — по словам Выготского, „прогрессивнейшего из всех современных психологических направлений", — приводит его к сознательному освоению основных принципов новой для психологии того времени — марксистской, историко-диалектической парадигмы. Реализация принципа историзма дает Выготскому возможность не только подвергнуть фундаментальной критике противоречивую концепцию развития в гештальтпсихологии и указать на ее основную слабость („в ней... отсутствует развитие как таковое"), но и очертить в целом абрис новой, диалектической концепции психического развития.

Ответив на вопрос о том, как протекает процесс психического развития, Выготский не успел дать адекватного марксовой парадигме ответа на вопрос о том, что развивается в ходе этого процесса. Массив распредмеченного Выготским знания, наработанного традиционной психологией, постоянно отклонял его мысль от кратчайшего, строго логического пути от Галилея к Марксу, замыкал ее в „круге сознания" (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия), абстрагируя сознание (психические функции и межфункциональные связи в системе сознания) от жизни, практики, предметной деятельности. „Мы ищем ключ к высшему поведению", — писал Выготский. Ключ этот им не был найден, но было правильно указано направление поисков: диалектизация метафизической концепции детерминизма и гуманизация натуралистической концепции психического развития.

Развитие советской психологии в направлении, указанном Выготским, позволило сформулировать вполне определенный ответ на вопрос о субстанции психического развития, в качестве которой выступает предметная деятельность человека (А.Н. Леонтьев). Деятельностный подход в данной ортодоксальной трактовке является, таким образом, продолжением линии Левин—Выготский, продолжением перехода от галилеевского к марксову способу мышления в психологии.