Автобиографическая повесть Жана-Поля Сартра (1905 – 1980) «Слова», вышедшая в 1964 году написана как одна из итоговых работ Сартра, реализует его авторский прогрессивно-регрессивный метод, и в тоже время является творческим произведением. В работе «Проблема метода» (1957, 1960) Сартр акцентирует внимание на том, что «творчество как объективация личности является более полным, более целостным, чем жизнь оно коренится в жизни, освещает ее, но свое тотальное объяснение оно находит лишь в себе самом». Сартр полагает, что «жизнь освещается творчеством, как некая реальность, тотальная детерминация которой находится вне ее самой – в порождающих ее условиях и одновременно в произведении искусства, которое увенчивает эту реальность и, выражая ее, придает ей полноту». Таким образом, автобиографический текст, понимаемый как творческое произведение, дает более полную целостную картину о ценностях автора как реальных, так и идеальных; что позволяет рассматривать его как уникальный источник для исследования ценностей. Для Сартра слова суть вещей, отношения со словами – точки собственного роста. Они фиксируются Сартром в связи со статусами собственного творчества, на изменение которых влияют его меняющиеся интересы и ценности, а также работа воображения.

Сартр обращается к одному из самых ранних ощущений-возможностей, связанных со словом – прорицание, изречение пророчеств ребенком, которые окружающие толкуют по своему уразумению. Парадокс этого феномена присущего детству широко представлен в основании литературного творчества. Таким образом, Сартр выводит первые ценности, в которых человек себя осознает: ценность себя прорицающего и ценность одаривающего собой.

Ценность себя у Сартра раскрывается как «Я – культурная ценность». Деяния ребенка приобретают для него цену, когда они приводят в восторг взрослых, когда его слова готовы вызвать, как и фуги Баха, ту же многозначительную улыбку гурманов и соучастников. Что позволяет заключить ребенку: «Стало быть, по сути своей я – культурная ценность». А «прогресс – это длинный крутой подъем, который ведет ко мне» – здесь не без иронии Сартр выставляет свою сословную принадлежность внука служителя культа.

«У каждого человека свои природные координаты: уровень высоты не определяется ни притязаниями, ни достоинствами – все решает детство» – выводит Сартр, обозначая своей высотой «шестой этаж парижского дома с видом на крыши с разреженным воздухом изящной словесности».

Первая творческая реализация для Сартра состоялась в качестве стихотворца. Будучи семи лет от роду он отвечает на письма в стихах своему деду, посвящает мадригалы белокурой девочке; он хочет переписать басни Лафонтена александрийским стихом, однако задача оказывается не по плечу – на этом поэтические опыты кончаются. Интересной в этой связи является следующая рефлексивная заметка Сартра: «Все дети гениальны, кроме Мину Друэ», – сказал Кокто в 1955 году. В 1912 гениальны были все, кроме меня. Я обезьянничал, выполнял ритуал, корчил из себя взрослого, но прежде всего я писал потому, что был внуком Шарля Швейцера».

«Но толчок был дан» – и ребенок обращается от стихов к прозе, «без труда перелагая захватывающие приключения, вычитанные в «Сверчке»». Бег своей фантазии Сартр характеризует как погоню за действительностью, попытку делать кино, «исторгнуть образы из своей головы и воплотить их во вне»; «вернуть им ослепительность, зримость образов, струив‑ шихся по экрану». Он тешит себя двойным обманом, играя роль актера и играющего героя. Сартр, считающий слова сутью вещей, признается в том, что ничто не волновало его больше, чем собственные каракули, «в которых сквозь смутное мерцание блуждающих огней мало-помалу проступала тусклая вещность: воображаемое воплощалось», поименованные обретали плоть в знаках.

Преднамеренный плагиат (фабула, персонажи, детали приключений, заглавие) избавляют автора от сомнения в правдоподобности написанного. При том, что он считает себя оригинальным писателем, а не копиистом, так как ретуширует, подновляет, заботится об изменении имен персонажей: «Благодаря этим легким сдвигам я уже не отличал воображение от памяти. Новые и в то же время уже однажды написанные фразы перестраивались у меня в голове со стремительной неотвратимостью, которую обычно приписывают вдохновению. Я воспроизводил их, они на глазах обретали вещную плотность». Между семью и восемью годами Сартр познает вдохновение, о котором принято думать, так будто «писателем во время вдохновения движет кто-то иной из самых глубин его существа».

Со временем интриги романов маленького автора усложняются, он вводит в них разнохарактерные эпизоды и вынужден придумывать связки – тем самым уже не может обойтись одним плагиатом. Более того, свою литературную деятельность он воспринимает как игру, которая ему нравится и в которую он может играть один. И если в недавнем еще прошлом он играл самого себя, бросаясь «очертя голову в воображаемое», ощущая, что «полностью растворился в нем». То теперь он писатель, был одновременно и героем, «проецировал в героя свои эпические грезы».

В стремлении «революционизировать» приключенческий роман вышвыривалось за борт правдоподобие, удесятерялись опасности, силы противников. Чудовищность вселенной становилась оборотной стороной всемогущества маленького автора, который мог вообразить все и повествовал о сверхъестественных жесткостях. Источник этих сумрачных и грандиозных фантазий, по мнению Сартра надо искать в Буржуазно-пуританском индивидуализме его окружения. «Существо, рождавшееся в этот момент под моим пером, – спрут с огненными глазами, двадцатитонное членистоногое, гигантский говорящий паук, – было мной самим, страшилищем, жившим в душе ребенка, то была скука моей жизни, страх смерти, моя бесцветность и испорченность».

Эти «странные «романы», начала, не имеющие конца, или, если угодно, нескончаемое продолжение одного и того же повествования под разными заглавиями, смесь героических былей и страшных небылиц, фантастических приключений и статей из словаря» были этапами личностного роста Сартра, философа, писателя, драматурга. воображение помогало Сартру расти, а также определять путеводные смыслы жизни. «В 1948 году в Утрехте профессор Ван Ленеп демонстрировал мне прожективные тесты.

Одна таблица привлекла мое внимание, на ней была изображена лошадь в галопе, идущий человек, орел в полете, глиссер, подпрыгивающий на воде испытуемый должен был указать на рисунок, который создает у него наибольшее ощущение скорости. Я сказал: «Глиссер». Потом с интересом посмотрел на картинку, которая побудила меня высказаться так определенно: глиссер, казалось, отрывался от поверхности озера, еще мгновение – и он воспарит над этой зыбкой гладью. Я сразу понял, почему мой выбор пал на него: в десять лет я ощутил, что мой форштевень, рассекая настоящее, отрывает меня от него; с той поры я бежал, бегу доныне. Показателем скорости в моих глазах является не столько дистанция, пройденная за определенный отрезок времени, сколько способность оторваться».

Литература

1. Сартр Ж.-П. Слова. М.: Прогресс. 1966.
2. Сартр Ж.-П. Проблемы метода. Статьи / Пер. с фр. В.П. Гайдамака. М.: Академический проект, 2008.