«Риторика»
книга 2
ГЛАВА III
Определение понятия "быть милостивым"
- К кому и почему люди бывают милостивы? - В каком настроении люди бывают милостивы? - Как должен пользоваться оратор этой страстью для своей цели?
Так как понятие "сердиться" противоположно понятию "быть милостивым" и гнев противоположен милости, то следует рассмотреть, находясь в каком состоянии, люди бывают милостивы, по отношению к кому они бывают милостивы и вследствие чего они делаются милостивыми. Определим понятие "смилостивиться", как прекращение и успокоение гнева. Если же люди гневаются на тех, кто ими пренебрегает, а пренебрежение есть нечто произвольное, то очевидно, что они бывают милостивы по отношению к тем, кто не делает ничего подобного, или делает это непроизвольно, или кажется таковым, и к тем, кто желал сделать противоположное тому, что сделал, и ко всем тем, кто к нам относится так же, как к самому себе, ибо ни о ком не думают, что он относится с пренебрежением к самому себе, - и к тем, кто сознается и раскаивается в своей вине: в этом случае люди перестают сердиться, как бы получив вознаграждение в виде сожаления о сделанном. Доказательство этому можно найти при наказании рабов: мы больше наказываем тех, кто нам возражает и отрицает свою вину, а на тех, кто признает себя достойным наказания, мы перестаем сердиться. Причина этому та, что отрицание очевидного есть бесстыдство, а бесстыдство есть пренебрежение и презрение, потому что мы не стыдимся тех, кого сильно презираем. Мы бываем милостивы еще к тем, кто принижает себя по отношению к нам и не противоречит нам, ибо полагаем, что такие люди признают себя более слабыми, чем мы, а люди более слабые испытывают страх, испытывая же страх, никто не склонен к пренебрежению.
А что гнев исчезает по отношению к лицам, принижающим себя, это видно и на собаках, которые не кусают людей, когда они садятся. Милостивы мы и по отношению к тем, кто серьезно относится к нам, когда мы серьезны: нам кажется, что такие люди заботятся о нас, а не относятся к нам с презрением, - и к тем, кто оказал нам услуги большей важности чем их вина перед нами, и к тем, кто упрашивает и умоляет нас, потому что такие люди ниже нас. Милостивы мы и к тем, кто не относится высокомерно, насмешливо и пренебрежительно или ни к кому, или ни к кому из хороших людей, или ни к кому из таких, каковы мы сами.
Вообще понятие того, что способствует милостивому настроению следует выводить из понятия противоположного. Не сердимся мы и на тех, кого боимся или стыдимся, пока мы испытываем эти чувства, потому что невозможно в одно и тоже время бояться и сердиться. И на тех, кто сделал что-нибудь под влиянием гнева, мы или совсем не сердимся, или менее сердимся, потому что они, как представляется, поступили так не вследствие пренебрежения, ибо никто не чувствует пренебрежения в то время как сердится -пренебрежение не заключает в себе огорчения, а гнев соединен с ним. Милостиво мы относимся еще к тем, кто нас уважает.
Очевидно, что те, состояние которых противоположно гневу, милостивы, а такое состояние сопровождает шутку, смех, праздник, счастье, успех, насыщение, вообще беспечальное состояние, невысокомерное удовольствие и скромную надежду. Милостивое настроение является и в тех случаях, когда гнев затягивается и не имеет свежести, потому что время утоляет гнев. Точно так же наказание, наложенное раньше на какое-нибудь лицо, смягчает даже более сильный гнев, направленный против какого-нибудь другого лица. Поэтому-то, когда народ гневался на Филократа, последний на вопрос какого-то человека: "Почему ты не оправдываешься?" - благоразумно отвечал: "Еще не время". - "А когда же будет время?" - "Когда увижу, что кто-нибудь другой оклеветан". - Потому что люди смягчаются, когда сорвут свой гнев на ком-нибудь другом, как это было с Эргофилом: хотя на него сердились больше, чем на Каллисфена, однако оправдали его именно потому, что накануне осудили на смерть Каллисфена.
Милостивы мы и к тем, к кому чувствуем сострадание, а также к тем, кто перенес большее бедствие, чем какое мы могли бы причинить им под влиянием гнева; в этом случае мы как бы думаем, что получили удовлетворение. Мы бываем милостивы и тогда, когда, по нашему мнению, мы сами неправы и терпим по справедливости, потому что гнев не бывает направлен против справедливого, в данном же случае, по нашему мнению, мы страдаем не противно справедливости, а гнев, как мы сказали, возбуждается именно этим то есть противным справедливости. В виду этого прежде чем наказывать делом, следует наказывать словом; в таком случае даже и рабы, подвергаемые наказанию, менее негодуют. Гнев наш смягчается еще и в том случае, когда мы думаем, что наказываемый не догадается, что он терпит именно от нас и именно за то, что мы от него претерпели, потому что гнев бывает направлен против какого-нибудь определенного лица, как это очевидно из определения гнева. Поэтому справедливо говорит поэт:
Назови Одиссея, городов сокрушителя...
как будто бы он не счел себя отмщенным, если бы его противник не почувствовал, кем и за что он наказан. Таким образом, мы не сердимся и на всех тех, кто не может этого чувствовать, и на мертвых, ввиду того, что они испытали самое ужасное бедствие и не почувствуют боли и не ощутят нашего гнева, чего именно и хотят гневающиеся. Поэтому хорошо сказал поэт о Гекторе, желая утишить гнев Ахилла за умершего друга:
Землю, землю немую неистовый муж оскорбляет!
Очевидно, что ораторы, желающие смягчить своих слушателей, должны в своей речи исходить из этих общих положений; таким путем они могут слушателей привести в нужное настроение, а тех, на кого слушатели гневаются, выставить или страшными, или достойными уважения, или оказавшими услугу ранее, или поступившими против воли, или весьма сожалеющими о своем поступке.